Религиоведы переходят в наступление. Ученые не захотели быть инструментом гонений на верующих

Ситуация вокруг использования религиоведческой экспертизы в качестве инструмента гонений в России стала критической. В 2009 году возмущение научного сообщества и тысяч верующих было вызвано назначением главой Экспертного совета при Минюсте РФ радикального сектоборца Александра Дворкина. Затем экспертиза стала все чаще использоваться для того, чтобы ликвидировать те или иные церкви движения, признать их экстремистскими, а верующих экстремистами. Появились и другие опасности – религиоведение стали заменять на кафедрах в вузах теологией, а сектоборцы объявили себя учеными-религиоведами. Оказалось, что проблема намного глубже разногласий между светскими исследователями и православными сектоборцами – проблема в сохранении многообразия религиозной жизни в России.

Как действовать в условиях хаоса и беспредела? Этим вопросом задавались участники всероссийского совещания «Проблемы религиоведческой экспертизы», организованном Центром религиоведческих исследований «Религиополис». Ведущими дискуссии были профессор Екатерина Элбакян, публицист Михаил Ситников, адвокат Инна Загребина. В обсуждениях приняли участие ученые со всей страны – от Владивостока до Петербурга, а также адвокаты Славянского правового центра – Анатолий Пчелинцев и Владимир Ряховский.

Ученые предложили целый ряд рекомендаций для разрешения ситуации.

Усилить религиоведческое сообщество, создав профессиональную организацию, возможно, с общественным лицензированием экспертов. Сообщество должно также оперативно реагировать на оскорбительные материалы в СМИ и давать оценку недобросовестным экспертизам. К таковым была отнесена и экспертиза Ларисы Астаховой из Казани – она признала Церковь Саентологии нерелигиозной организацией. Было выражено сожаление, что после окончания научной карьеры Астахова выбрала сектоборчество.

Издать учебник или учебные пособия по религиоведческой экспертизе, где бы описывались и все методологические подходы, основные понятия и параметры экспертизы, законодательство в этой сфере. Социологи и религиоведы также подчеркнули важность работы по созданию региональных справочников по религиозным организациям, что помогает и общественности и чиновникам опираться на научный материал, в случае незаконных требований со стороны миссионерских отделов РПЦ ограничить деятельность тех или иных церквей.

В связи с экспертизой также остро встает вопрос личной ответственности ученого перед законом и перед религиозными общинами. Многие исследователи отмечали значение объективности, научной отстраненности от объекта исследования, что однако выглядело наивно на фоне ряда безобразных экспертиз. К примеру, главой Экспертного совета при Минюсте РФ является не религиовед, а специалист по уголовному праву – Т. Бурковская, которая, при этом, подписывает все экспертизы (несколько десятков по церквям и движениям Крыма, например). Библию издания Свидетелей Иеговы в Петербурге не признала Библией Н. Крюкова – математик по образованию. Эта же Крюкова признавала экстремистским фильм «Невинность мусульман» и футболку с надписью «Православие или смерть!».

В большинстве случаев, получается, что религиоведческая экспертиза используется крайне волюнтаристски из-за отсутствия четких правил. Но в религиоведении и не может быть таких жестких правил, как в лингвистике или в технической экспертизе. Значит ли, что нужно от нее вообще отказаться в рамках судебных процессов?

В том случае, если бы в России был бы заявительный порядок регистрации религиозных объединений, как во многих странах (приобретение налоговых льгот – отдельных вопрос), то стоило бы вообще ликвидировать религиоведческую экспертизу. Пока же участие исследователей в судебных процессах часто спасает церкви от ликвидации, а верующих от приговора. Таких примеров все меньше.

Ученых делают участниками неправомерной антиэкстремистской политики властей. Религиоведы профессионально заинтересованы в том, чтобы было скорректировано определение экстремизма и экстремистской деятельности в законе. Любое слово или оценка религиоведа могут стать основание для уголовного преследования. Как в случае со Свидетелями Иеговы, которых признали виновными за провозглашение истинности своей религии, что делают и РПЦ и мусульмане.

Вопрос с новыми религиозными движениями также стоит довольно остро – какое право имеет ученый говорить, что эта община нерелигиозная, если все ее члены считают себя верующими, молятся какому-то богу или пророку. Как противостоять тем политикам и сектоборцам, которые оценивают любую неправославную общину, как «коммерческий культ», зарабатывающий деньги. Это значит, что рано или поздно в России также задумаются, как и в странах ЕС о том, чтобы предоставлять статус религиозного объединения всем желающим (это не дело государства проверять искренность чувств верующих граждан). А если объединение желает получить освобождение от налогов, то тогда надо проводить экспертизу вероучения и наличия религиозной деятельности.

Несмотря на резкое противостояние сейчас, надо предвидеть будущее взаимодействие Церкви и науки, религиоведов и теологов.

Надо признать, что площадки для открытой дискуссии представителей науки и Церкви, есть, но только в Москве – это Общецерковная аспирантура РПЦ и Свято-Тихоновский православный университет. Основная же часть тех, то занимается религиозными движениями в православных епархиях или учебных заведениях, имеет ксенофобские настроения, прямо выступает против религиозной свободы и запрет даже тех церквей и групп, которые зарегистрированы в России (особенно, активен в этом отношении стал Миссионерский отдел РПЦ, тогда как именно миссией и проповедью этот отдел по существу не занимается). Религиоведы – люди разные, со своими недостатками, многие из которых также являются православными, но сейчас они стали препятствием для новой антирелигиозной кампании. Исследователи слишком хорошо видят, насколько близок лексикон сектоборцев и советского безбожника Емельяна Ярославского.

Роман Лункин