Анатолий Пчелинцев: Лицензия на молитву (Из книги «Суд и вера. Записки адвоката»).

Телефон зазвонил ранним утром. В трубке послышался взволнованный мужской голос. Звонивший представился пастором евангелической общины из столицы Чувашии. Он сбивчиво говорил какие-то удивительные и странные вещи, которые не вписывались в рамки разумного понимания природы вещей. Когда же до меня дошел смысл сказанного, то мое еще полусонное правовое сознание отправилось в нокаут… Ни много ни мало прокурор через суд потребовал ликвидации церкви – за отсутствие медицинской лицензии на молитву об исцелении больных, иными словами высшей меры наказания для юридического лица.

Поскольку дело обещало быть драматичным, а судебное заседание было назначено уже на утро следующего дня, то я, отложив все дела, стал срочно собираться в дорогу. Вечером я уже выехал в Чебоксары. Фирменный поезд прибыл в место назначения около 9 часов утра. От привокзальной площади такси доставило меня в районный суд, где у входа меня уже ожидал пастор Владимир со своим помощником.

Подойдя к кабинету федерального судьи, в производстве которого находилось дело, и, ознакомившись со списком рассматриваемых им в этот день гражданских дел, в котором наше дело числилось первым, мы с удивлением обнаружили, что на ликвидацию церкви было отведено «целых» двадцать минут, после чего суд должен был приступить к рассмотрению другого дела. Помощник пастора, не сдержав эмоций, присвистнул и полушепотом пробормотал: «Ни фига себе!». Я молча согласился.

Оказалось также, что в силу «малой значимости» и отсутствия свидетелей, дело должно было рассматриваться даже не в зале судебных заседаний, а в кабинете судьи.

Переговорив с пастором и его помощником и уточнив некоторые детали дела, мы зашли в кабинет. Помимо судьи и судебного секретаря в тесном кабинете уже находились прокурор и представитель Управления юстиции. Как полагается, мы представились, и я предъявил ордер на ведение дела и адвокатское удостоверение. По вытянувшимся лицам присутствующих и наступившей немой паузе я понял, адвоката здесь никак не ждали. Когда же судья выяснил, что адвокат не местный, а прибыл из Москвы, то вид его стал задумчивым. Он нагнулся к сидевшей рядом с его рабочим столом светловолосой девушке - секретарю судебного заседания и полушепотом о чем-то ее попросил. Кивнув, девушка проворно выбежала из кабинета. Судья погрузился в чтение дела, присутствующие молча изучали друг друга. Через несколько минут вернулась секретарь. Вид у нее был растерянный. Глядя на судью, она развела руки и пожала плечами. Тогда судья, окинув взглядом участников предстоящего процесса, виноватым голосом спросил, нет ли у кого при себе закона «О свободе совести и о религиозных объединениях»? По странному стечению обстоятельств закон оказался только у меня.

Без ложной скромности я предложил сборник законодательных актов о свободе совести, одним из составителей которого я и являлся. Поблагодарив, судья стал его внимательно читать. По мере чтения текста закона лицо судьи становилось все более озабоченным. Видимо он начинал понимать абсурдность выдвинутых прокурором требований. Сидевший напротив уже не молодой прокурор как-то недобро косился в мою сторону. Сравнив требования прокурора с законом, судья обратился к последнему с вопросом, какими доводами он обоснует свои требования. Очевидно почуяв, что у судьи еще до начала заседания возникли серьезные сомнения в законности данных претензий к религиозной общине, прокурор заявил, что к следующему заседанию в суд будет предоставлена религиоведческая экспертиза.

После этих слов судья открыл судебное заседание, выяснил явку участников, бегло разъяснил права и обязанности и тут же удовлетворил ходатайство прокурора о переносе слушаний на три недели, до окончания религиоведческой экспертизы, которую прокуратура намеревалась назначить специалистам кафедры философии местного госуниверситета.

Через три недели я получил копию экспертизы. На этот раз мое правовое сознание «устояло на ногах», но, теперь, видимо, прокурор решил задушить меня смехом.

Что там лицензия на молитву, когда религиоведческую экспертизу провели два врача-психиатра и патологоанатом! Ну, конечно, кто же еще должен был проводить эту экспертизу. Патологоанатом напрямую связан с загробным миром, кто как ни он может компетентно разбираться в этих вопросах.

С врачами психиатрами, тоже было все ясно. Сказалось забытое советское прошлое, когда вера в Бога и преданное служению Ему нередко рассматривались психиатрами как психическое расстройство личности в виде навязчивой идеи или шизофрении. Вот и вспомнил прокурор о психиатрах, позвав их на помощь.

К поручению «эксперты» отнеслись со всей «ответственностью». Они не только не ограничились беседой с пастором, но и посетили в воскресный день богослужение христианской общины, где патологоанатом и психиатры методом включенного наблюдения с профессиональным любопытством рассматривали молящихся прихожан, слушали проповедь, изучали церковную обстановку. И только после этого составили письменное заключение на целых пяти страницах.

Выводы не поддавались логическому пониманию и здравому смыслу. О требовании медицинской лицензии на молитву не было и слова. Вместо этого из заключения следовало, что данная христианская община относится к числу деструктивных сект. Основания такого утверждения вытекали из следующего. Во-первых, пастор во время проповеди цитировал не всю Библию, а только выборочно; во-вторых, на стенах молитвенного дома отсутствовали святые образы - иконы; в-третьих, пастор постоянно упоминал имя Иисуса, не называя при этом имени Христа; в-четвертых, во время богослужения пастор и верующие не осеняли себя крестными знамениями.

Я отдавал себе отчет в том, что в мои руки попала уникальнейшая «экспертиза», достойная войти в историю отечественной религиоведческой науки как образец абсолютной некомпетентности.

После того, как данное экспертное исследование было предоставлено в суд, судебное заседание возобновилось, но теперь уже в зале судебных заседаний, куда были допущены слушатели. В ходе заседания мы сразу же заявили ходатайство о вызове в суд так называемых «экспертов» и их допросе. Не удивительно, что прокурор категорически возражал против этого. Видимо, он понимал, что ничего хорошего допрос для его позиции не сулит. Суд ходатайство защиты удовлетворил. В суд явились, однако, не все специалисты. Патологоанатом в силу занятости не пришел.

Допрос начали с выяснения образовательного уровня психиатров и их места работы. Оба специалиста оказались интеллигентными людьми в возрасте около сорока лет. Окончили медицинский институт и ординатуру, работали в психиатрической клинике в должности главного врача и заведующего отделением в этой же клинике. Главный врач имел ученую степень кандидата медицинских наук. На вопрос: «Имеют ли они религиоведческое образование»?, оба ответили отрицательно. Тогда им было предложено ответить на вопрос: «Какие мировые религии они знают»? Врачи, как и ожидалось, не смогли внятно ответить на этот вопрос. Один из них с трудом смог выдавить из себя «православие и ислам». На этом их религиоведческие познания и заканчивались. На следующий вопрос: «В чем особенности евангельского вероучения»? Они также решительно ничего не смогли сказать. И, наконец, им был задан вопрос: «Почему согласились на производство экспертного исследования, которое не входит в их компетенцию»? И тут надо отдать должное порядочности специалистов, оба честно признались, что отказать прокурору им было неудобно, поскольку они давно знают друг друга. После окончания допроса экспертов, последние, очевидно поняв, что они совершили серьезную этическую и профессиональную ошибку, косясь на прокурора, с видом провинившихся школьников покинули зал судебного заседания. Судья объявил перерыв на полчаса.

Воспользовавшись паузой, я вышел на улицу. День был ясным и безоблачным. Подставив лицо под горячие солнечные лучи, я подумал, что не все так плохо. Получается, что местные религиоведы отказались делать экспертизу по причине абсурдности ситуации, тогда прокурор обратился за помощью к знакомым психиатрам и патологоанатому. Однако психиатры на поверку оказались порядочными людьми и признались, что в религиоведении ничего не понимают, а за экспертизу взялись потому, что их очень попросили.

Я обогнул угол суда и увидел на противоположной стороне улицы православную лавку. Еще не осознавая до конца зачем, я решительно направился к ней. В голове у меня созревал план. Пожилая продавщица, одетая во все черное и наглухо укутанная в платок встретила меня равнодушным взглядом. Окинув бегло книжные полки, я попросил книги, в которых говорилось бы об исцелении больных через православную веру и молитву. Женщина на удивление хорошо знала вверенное хозяйство и выложила передо мной целую стопку книг. Я отобрал некоторые из них.

В первую очередь мое внимание привлек «Православный молитвослов», который содержал молитвы «на всякую потребу», в том числе более тридцати молитв за болящих и об исцелении разных телесных и душевных недугов. В другой красочно изданной книге «Житие святого великомученика и целителя Пантелеимона» подробно рассказывалось об этом удивительном мученике веры. Святой Пантелеимон посвятил свою жизнь больным и убогим. Он безвозмездно лечил всех обращавшихся к нему, посещал в темницах узников и при этом исцелял страждущих не столько медицинскими средствами, сколько молитвой и призывом Господа Иисуса Христа. Однажды на глазах императора он исцелил расслабленного: «Во имя Господа Иисуса Христа, встань и будь здоров», - произнес святой Пантелеимон, и больной тотчас выздоровел.

Здесь же были «Записки православного врача», в которых утверждалось, что истинное исцеление физических недугов приходит только через веру, покаяние и молитву.

Купив эти книги, я поспешил в суд. Моей целью было наглядно показать, что молитва об исцелении не что-то из рук вон выходящее, а обычная практика в христианстве.

В ходе допроса пастора, тот подробно рассказал суду о том, что молитвы за исцеление больных часто сопровождаются воздержанием от пищи, то есть постом. В такой молитве могут участвовать как отдельные верующие, так и вся церковь. Пастор привел конкретные примеры исцеления и благотворного влияния молитвы на здоровье молящихся членов церкви. После этих слов прокурор не сдержался, встал с места и начал громко возражать, заявив протест против сказанного. Он обратил внимание председательствующего на то, что это суд, а не церковная кафедра и религиозная пропаганда здесь ни к чему. Однако судья этот протест отклонил.

Защитой было заявлено ходатайство о допросе двух свидетелей из числа прихожан церкви, которое суд удовлетворил. В ходе допроса свидетели рассказали, каким образом осуществляется молитва за исцеление больных.

Так, пожилая женщина Анна Николаевна Н. пояснила суду, что пришла в церковь глубоко больным человеком. С трудом передвигалась, страдала одышкой и гипертонической болезнью. По этой причине редко выходила из дома. После того, как за нее стали молится всей церковью, а также в домашней группе, она чудесным образом выздоровела. С тех пор совершает ежедневные молитвы за здравие, ведет благочестивый образ жизни. С ее слов мир с Богом открыл для нее новый смысл жизни, а церковь стала вторым домом.

Другой свидетель – Александр В. - молодой человек рассказал о том, как сначала алкоголь, а затем наркотики разрушили его жизнь и здоровье. Семья распалась, работу потерял. Жил на улице. Пытался лечиться у наркологов, но официальная медицина оказалась бессильной. И только придя в церковь, после покаяния и молитв он получил полное избавление от пагубных привычек.

Я внимательно слушал истории из жизни этих благочестивых христиан и радовался за них. Наверное, современная медицина не все может объяснить, да и как человеку неверующему доказать целительную силу молитвы. Ведь никакие аргументы и свидетельства не могут убедить атеиста, к коим принадлежал и наш уважаемый прокурор, что молитва, произнесенная вслух или в безмолвии способна творить чудеса.

После этого я заявил ходатайство об осмотре книг и приобщении их к делу в качестве доказательства. В процессе осмотра я пытался разъяснить суду и участникам процесса, что молитва за исцеление больных это нормальная практика различных конфессий. Подобные молитвы практикуются в православии, католицизме, исламе, иудаизме. Даже в саентологии – новой для России религии имеется молитва о полной свободе, которая предполагает, в том числе, свободу от болезней. И если исходить из постулата о том, что закон есть применение одинакового масштаба к различным организациям и индивидам, то, следовательно, в случае удовлетворения иска прокурора под угрозой ликвидации могут оказаться и другие христианские и не христианские общины. Однако прокурор не переставал удивлять. Он резко поднялся со своего места и громко заявил: «Да, мы так и сделаем, у кого нет медицинской лицензии, всех ликвидируем»! На это его заявление я не удержался и бросил фразу, что скорее ликвидируют прокуратуру, чем православные приходы. Судя по всему, прокурор не ожидал этих слов, его лицо перекосилось, и он бессильно опустился на стул.

Тогда с разрешения суда я задал гипотетический вопрос пастору: «Что будут делать верующие в случае ликвидации религиозной общины»? Пастор с присущей ему уверенностью спокойно ответил, что верующие будут продолжать встречаться для совместных богослужений и молитв, в том числе будут молиться и за исцеление больных. На это прокурор, резко встав с места и обращаясь к судье, буквально закричал: «Вы же видите, что они будут продолжать нарушать закон»! Пришлось вмешаться мне. Я обратил внимание прокурора на статьи 7 и 8 закона «О свободе совести и о религиозных объединениях», которые предусматривают возможность существования религиозных объединений в двух организационно-правовых формах – как религиозная организация, то есть юридическое лицо и как религиозная группа без образования такового. Очевидно, прокурор не был знаком с данными правовыми нормами, и их существование стало для него откровением. Он углубился в чтение закона. Удивительно, прокурор, который до этого был чрезвычайно активен, громко всех перебивал и жестикулировал руками, вдруг стал тише воды. Очевидно, до него дошло, что всё, что он затеял с ликвидаций религиозной организации, не имеет никакого практического смысла. Ведь община не переставала существовать, она переходила в статус религиозной группы практически с теми же правами. Шокированный такой новостью прокурор минут на десять-пятнадцать отключился от процесса, он усиленно над чем-то размышлял. Судья уже подозрительно стал смотреть в его сторону, мол, все ли в порядке, не случилось ли чего? По озабоченному виду прокурора было видно, что его мучают серьезные сомнения. Он встал и, обращаясь к судье, заявил ходатайство о перерыве, которое суд тут же удовлетворил. Прокурор поспешно вышел из зала и стал настойчиво кому-то звонить.

После двадцатиминутного перерыва суд возобновился. Прокурор попросил дать ему слово: «Виду отсутствия в деятельности местной религиозной организации нарушений закона, прокуратура отказывается от выдвинутых претензий и отзывает исковые требования». Зал выдохнул. Кто-то попытался аплодировать, но судья тут же пресек это.

Судья удалился в совещательную комнату. Прокурор же, не дожидаясь оглашения решения суда, в тишине и под многочисленными взглядами присутствующих в зале членов церкви и участников процесса, быстро покинул помещение суда. Очевидно, ему было неловко за всю эту историю со смехотворными исковыми требованиями и не менее смехотворными экспертизами, которые в глазах присутствующих нанесли серьезный урон авторитету прокуратуры как государственному надзирающему органу. Через некоторое время в зал вернулся судья и зачитал решение о прекращении гражданского дела. По выражению лица судьи мне показалось, что внутренне он был удовлетворен тем, что столь очевидное дело закончилось по инициативе самой же прокуратуры.

Спустя пару лет я встретил пастора церкви Владимира на одном из юридических семинаров. На мой вопрос: «Как дела?», - он ответил: «Все хорошо, церковь развивается, никаких претензий со стороны прокуратуры и органов юстиции к нам не имеется».