Адвокат Лариса Павлова: Наши подзащитные – воины Христовы

Адвокат потерпевших по делу «Pussy Riot» Лариса Павлова считает, что СМИ освещали процесс однобоко. Накануне вынесения приговора она рассказала Правмиру, почему считает акцию в храме Христа Спасителя уголовным преступлением.

— Лариса Октябристовна, какой приговор, на ваш взгляд, был бы оптимальным по настоящему делу? Возможно ли условное наказание, против которого, насколько мне известно, некоторые потерпевшие не возражают?

— Знаете, что меня больше всего удивляет? Мало кого интересует, что на самом деле произошло в храме Христа Спасителя, что сказали на суде потерпевшие по этому делу, но все только обсуждают, каким должно быть наказание.

Преступление, совершенное по мотивам идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти, считается тяжким – так его классифицируют по части второй статьи 213 Уголовного кодекса, по которой и обвиняют участниц группы.

Если преступление, как в данном случае, заранее спланировано и совершено группой лиц, то возможно лишение свободы до семи лет. Прокуроры попросили меньше половины этого срока. Кто-то скажет, что это много, кто-то — что мало, и каждый будет по-своему прав.

Если говорить о возможном наказании в виде штрафа от пятисот тысяч до одного миллиона рублей, которое возможно по данной статье, то необходимо сказать, что ни одна из подсудимых не работает и не имеет дохода.

Может ли суд применить условное наказание? Поскольку я юрист, не хочу гадать на кофейной гуще. Суд должен исходить из того, что допустимо по закону. У подсудимых есть только два смягчающих обстоятельства: они впервые совершили уголовное преступление и двое из них имеют несовершеннолетних детей.

Других формальных признаков для условного осуждения (например, деятельного раскаяния, чистосердечного признания – то есть самых обыденных вещей для любого преступления) у суда нет. Наоборот, обвиняемые говорят, что ни о чем не сожалеют.

— Разве они отрицали свое участие в акции?

— Сначала они не просто отрицали, но говорили, что в храме их не было. Кроме того, они скрывались от следствия. Например, Самуцевич, уже будучи арестованной, чуть ли не десять дней называлась именем другой женщины, причастность которой к преступлению следователям пришлось проверять.

— Это считается отягчающим обстоятельством?

— Нет, то, что они скрывались от следствия, в законе не указывается как отягчающее обстоятельство. В силу закона их вину отягчает то, что они совершили преступление группой и по предварительному сговору – и то и другое доказано.

Какое наказание изберет суд, взвесив все за и против, включая их показания, их последнее слово, я не знаю. Зато знаю, какую боль их выходка причинила людям. Как говорят потерпевшие, боль оттого, что возможно такое осквернение храма, не утихает до сих пор. Один человек даже сказал мне, что он первое время как только приходил в храм, сразу вспоминал об этом ужасе.

Назовем вещи своими именами: было совершено заранее продуманное, дерзкое и циничное нападение на храм. Нападение, подготовленное большой группой – сейчас уже все знают, что на амвоне плясало пятеро в масках, а их сопровождали еще те, кто снимал это безобразное шоу, а потом помешал снять с них маски и помог им скрыться.

Никакой политики в их выходке не было (имя Путина даже не произносилось), а были оскорбления в адрес православных и в адрес Самого Господа рядом со святынями, на амвоне. Они отталкивали всех, кто пытался их остановить, перепрыгивали через чуть ли не метровые заграждения. И потом на суде Алехина говорила: ах, извините, я перепрыгнула.

Что это, если не издевательство над потерпевшими? Поэтому я предлагаю православной прессе обсудить, как верующим людям (любой религии) защитить свое конституционное право на свободу совести и вероисповедания. Интересует это наши православные издания? Если да, то мне хотелось бы сказать о потерпевших, что это воины Христовы. Они защищали свою веру, невзирая на издевательства, насмешки в суде.

У стен суда им устраивали «коридоры позора», освистывали и оскорбляли. Когда они выходили на улицу, видели плакаты. «Православное стадо», — было написано на этих плакатах. И ни одно СМИ, включая православные, их показания на суде не напечатало и не транслировало. Уже одно это, с моей точки зрения, говорит об однобокости и предвзятости журналистов при освещении данного дела.

— Большинство не одобряет действий подсудимых, и первые дни после события даже люди, далекие от Церкви, сходились во мнении, что такое поведение в храме недопустимо, сочувствовали верующим. Но потом, с одной стороны, агрессивные высказывания некоторых православных, жаждущих крови, с другой, кажущаяся многим неоправданно жестокой мера пресечения до суда, привели к росту антицерковных настроений в обществе. И одновременно все больше людей сочувствует подсудимым.

— Я не думаю, что огромное количество людей сочувствует подсудимым и не сочувствует потерпевшим. Интернет-сообщество – это еще не весь народ. А что касается избранной меры пресечения, то для этого были объективные обстоятельства.

Например, муж Толоконниковой – гражданин Канады, и она сама имеет там вид на жительство. Прописана она в общежитии, а жила неизвестно где, из университета — с пятого курса — еще в начале февраля этого года ее отчислили. Алехина также не проживала по месту прописки, не отвечала на телефонные звонки.

Как морочила голову следователям Самуцевич, называясь чужими именами, я вам уже говорила. Никто из них нигде не работал. Очевидно, что любая из них легко могла скрыться от следствия, а Толоконникова – даже покинуть страну.

Если подозреваемые скрываются и препятствуют рассмотрению дела, как в данном случае, содержание под стражей – единственная мера пресечения, позволяющая провести расследование. Их задержали не для того, чтобы помучить, а чтобы они не разбежались и не уничтожили вещественные доказательства.

— Удивительно, что потерпевшими по делу проходят охранники. Ведь говорят, что это они «прозевали» акцию, сработали непрофессионально. Случись такое в светском учреждении, они бы, скорее всего, лишились работы.

— Я слышала мнение, что охрана сработала плохо, но категорически с этим не согласна. Совершенно необоснованное утверждение! Обвиняемые вошли в храм под видом простых прихожанок и потом внезапно, резко перескочили через барьеры, надели маски, скинули верхнюю одежду, стали подключать усилители.

Охранники сразу поняли, что это провокация, и сделали все возможное, чтобы не было ни драки, ни нанесения даже малейших физических повреждений хулиганкам, поскольку все это будет использовано против Церкви. Им помогали алтарники и другие люди, которые также проходят по делу как потерпевшие. Некоторые спрашивают, почему охрана не задержала кощунниц.

Охранники по закону не имеют права задерживать – это дело полиции. Они и вызвали полицию, которая, приехав, задержала часть людей из группы поддержки. Я убеждена, что в этой очень сложной ситуации охранники действовали профессионально: через несколько секунд пресекли безобразие, не допустив при этом ни кровопролития, ни даже потасовки.

А в том, что они проходят по делу как потерпевшие, я не вижу ничего странного. На рабочем месте они выполнили свой профессиональный долг, но как верующие люди и граждане страны имеют полное право дать моральную оценку случившемуся. В данном случае они просили следствие признать их потерпевшими и заявили, что им как православным верующим причинен моральный вред.

Многие спрашивают, почему охранники признаны потерпевшими. Можно вспомнить уже общеизвестное дело. В интернете есть документальные кадры, на которых зафиксировано, что Толоконникова, будучи на восьмом месяце беременности (!), участвовала в безобразной вакханалии – на глазах изумленной публики в музее имени Тимирязева несколько голых людей совокуплялись.

Как вы считаете: присутствовавшие при этом работники музея пострадали морально от такого зрелища? Или пострадавшими надо считать только посетителей музея, а сотрудников нельзя, потому что они были на работе? Очень похожая ситуация. Просто тогда были приняты только административные меры, поэтому потерпевшие не устанавливались.

— Адвокаты подсудимых настаивают, что и акцию в храме Христа Спасителя надо квалифицировать как административное правонарушение. Но у вас и у следствия, как я понимаю, другая точка зрения. Почему в одном случае безобразная выходка считается административным правонарушением, а в другом – преступлением?

— Надо говорить о каждом факте отдельно. В данном случае обвиняемые действовали не просто ради эпатажа. Их действия в храме Христа Спасителя имели религиозный мотив и были направлены против конкретной социальной группы – православных верующих. Все это подпадает под 213 статью Уголовного кодекса – хулиганство, в чем их и обвиняют.

Они сами показали на суде, что осознанно выбрали для своей акции этот храм и именно амвон – искали возвышенное место, чтобы их все видели. Даже если бы они ничего не произнесли, а стояли там молча, их выходку можно было бы расценивать как хулиганство. А они выражались нецензурно в адрес Господа, оскорбляли Богородицу.

По словам потерпевших, они скакали, задирая ноги, чтобы было видно все, что ниже пояса, пародировали православное богослужение: земные поклоны, крестное знамение. Скандируя оскорбления в адрес Господа, они наносили удары кулаками воображаемому противнику. И после этого есть сомнения, что обвинения в хулиганстве обоснованны?

— А какие оскорбления звучали в адрес Богородицы?

— «Богородица, стань феминисткой». Эту фразу наряду с нецензурным скандированием в адрес Господа слышали все потерпевшие, дававшие показания в суде.

— Считаете ли вы, что у этой акции были заказчики? Если да, то беретесь ли, не называя конкретных имен, предположить, кто?

— Это очень похоже на организованное преступление, а у организованного преступления всегда есть заказчик. Известно, что несколькими днями ранее, 18 февраля, они «отрепетировали» акцию в Елоховском соборе – это установлено и обвиняемые этого не отрицают. Еще раньше они готовились к акции на своей базе – судом просмотрены документальные видеосъемки.

Откуда у безработных деньги на аренду помещения и аппаратуру? Естественно, кто-то профинансировал. И в храм они пришли не одни, а с группой поддержки, которая потом помогла им уйти из храма инкогнито – били по рукам тех, кто пытался сорвать с них маски.

Опять же, все снималось, потом из разных материалов скомпоновали видеоролик, для большего эффекта сопроводили его прекрасной музыкой Рахманинова и до сих пор продолжают этот ролик крутить. Выяснить, кто за этим стоит, может только следствие.

Но очевидно, что кто бы ни заказывал это действо, им очень хочется превратить его в политический процесс, обвинив во всех грехах, прежде всего, в жестокости, Русскую Православную Церковь. Это напоминает, как укравший, чтобы отвести от себя подозрения, громче всех кричит: «Держите вора!».

— Так большинство и воспринимает этот процесс именно как политический. Хотя скорее он похож на фарс? Но о нем уже говорят и пишут во всем мире, подсудимые стали знамениты, и это увеличивает вероятность, что найдутся желающие повторить подобное? Как, на ваш взгляд, можно предотвратить такие повторы?

— Я согласна, что процесс давно превратился в фарс, но не по вине потерпевших. Можно ли предотвратить повторы? В юриспруденции есть понятие «неотвратимость наказания». Оно в зависимости от тяжести содеянного может быть жестким, мягким, но человек должен понимать, что если он преступит закон, понесет наказание.

Наказывая преступника, правосудие надеется, что в дальнейшем он не совершит преступлений. Если нет моральных барьеров, то хотя бы из страха перед новым наказанием. Для того и существуют государство, законы, чтобы предотвращать преступления. То есть, вынося обвинительный приговор, суд преследует две цели: защищает нарушенные права потерпевших и надеется предотвратить повторение этих событий.

Что будет в нашем деле, сказать трудно. В последнем слове все подсудимые однозначно высказались, что ни о чем не сожалеют, а деятельность группы их устраивает, выражает их цели и задачи, творческие устремления. Алехина сказала, что им очень нравится абсурд, Самуцевич – что она ни о чем не сожалеет, Толоконникова сравнила себя и других с Христом, преданным суду фарисеями. Поэтому я не знаю, остановит ли этих женщин наказание.

— А некоторые сторонники строгого приговора объясняют, что они желают добра самим девушкам. Дескать, прощение приведет их души к погибели, а вот суровое наказание поможет им одуматься и принести покаяние. И ваш коллега Михаил Кузнецов сказал, что ему жалко подсудимых, но им лучше понести наказание на земле, чем на небесах. Но почему он так уверен, что если их посадят в тюрьму, они не понесут наказание на небесах? Разве тюрьма – гарантированный путь в Царствие Небесное?

Некоторые в тюрьме действительно приходят к Богу, но гораздо больше примеров, когда тюрьма ломала людей. Понятно, что никого нельзя привести к Богу насильно. Но объяснить вменяемым людям, что надо уважать ценности и чувства других, можно. И перевоспитание – одна из задач пенитенциарной системы. Исходя из этого, какое наказание кажется вам более эффективным: условное или лишение свободы?

— Я не знаю, как можно перевоспитать 30-летнюю женщину, которая говорит, что как вела себя, так и будет вести. Тем более, если она — сторонница феминисток, участвовала в гей-парадах, «взасос» целовала милиционеров (в акциях группы «Война»). Я про Самуцевич. Как такую перевоспитать? Можно только на чудо надеяться, уповая на Бога.

Мне очень жаль ее отца, который глубоко переживает, что его дочь ведет такой образ жизни, но невозможно, на мой взгляд, фантазировать, какое наказание будет эффективнее с воспитательной точки зрения. Алехина и Толоконникова тоже настаивают на своем праве вести себя так, как они хотят, и не высказывают своих сожалений и извинений потерпевшим. Обе говорили на суде, что каждая из них — самостоятельная личность и действовала осознанно.

Поэтому не понимаю, почему мы не хотим довериться суду. Я как адвокат — сторонница взвешенных судебных решений. Вот давайте и дождемся решения суда. Почему мы должны решать, какое нужно наказание? Я не хочу этого делать, у меня нет мнения. Надо объективно довериться суду, тем более что в данном случае судья – взвешенный, объективный и адекватный юрист.

— Но ведь вы не сторонний наблюдатель, а участник процесса. И, как я понимаю, потому и необходимы адвокаты, что судебная система несовершенна.

— Суд несовершенен, как и все земное. Но нет другого механизма, чтобы защитить закон. Мы можем пытаться что-то доказать суду, критиковать доказательства другой стороны, имеем право обжаловать решение суда, если считаем его несправедливым. Таковы законы жизни в правовом государстве. Но какое наказание для этих женщин благо, ведает только Господь.

Нельзя исключить, что именно заключение станет для них милостью и там они увидят реальную жизнь, а не придуманную, которой они жили раньше, и у них откроются глаза. У меня нет точки зрения на то, каким должен быть приговор. Я доверилась суду и жду его решения. В том числе и потому, что представляю интересы своих подзащитных.

Они сказали, что отдают суду право решить вопрос о мере наказания, и объяснили, почему. Цитирую их слова по памяти: «То, что они сделали, ужасно для них, но мы за них молимся. А наказание пускай назначит им суд». Поймите — тот, кто хочет назначить им свое наказание, берет на себя бремя судилища. Потерпевшие не захотели брать это бремя. И я не хочу.

Беседовал Леонид Виноградов
источник: Правмир