Михаил Шахов. Религиозные группы и миссионерство: поправки Минюста РФ к Закону о свободе совести. Возможно ли устранить нежелательные последствия религиозной свободы, не ограничивая саму эту свободу?

Обнародованный 12 октября 2009 г. Министерством юстиции РФ проект Федерального Закона «О внесении изменений в Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» и в Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях» содержит положения, регулирующие деятельность религиозных групп и осуществление миссионерской деятельности. В качестве положительного момента можно отметить, что данный законопроект обнародован для всеобщего сведения и обсуждения до внесения его в Государственную Думу. Нельзя также не признать, что появление законопроекта вызвано желанием урегулировать реально существующие проблемы. Действительно, на территории нашей страны в настоящее время действует неизвестное количество нигде не учтенных религиозных групп. Их участники, численность достоверно никому не известна, исповедуют различные, подчас весьма экзотические учения. О некоторых из таких религиозных групп общество и власти узнают, только когда совершается преступление, когда появляются граждане, пострадавшие от их деятельности. Миссионерская активность некоторых не в меру энергичных и недобросовестных проповедников провоцирует межконфессиональные конфликты, сопровождается назойливым вторжением в частную жизнь граждан.

Однако возможно ли устранить нежелательные последствия религиозной свободы, не ограничивая саму эту свободу, в том числе для законопослушных верующих и религиозных объединений, не входя в противоречие с конституционными гарантиями прав и свобод граждан?

В течение нескольких последних лет я в качестве члена рабочей группы Комиссии по вопросам религиозных объединений при Правительстве РФ участвовал в рассмотрении предшествующих законопроектов, также предполагавших ввести обязательный учет религиозных групп и регламентацию миссионерской деятельности. Накопленный опыт позволяет сделать вывод, что предложенный Минюстом проект закона вновь сталкивается с теми проблемами и трудностями, которые оказались непреодолимыми для его предшественников. Если сформулировать самую суть препятствия, то для решения поставленных задач оказывается необходимым радикально ограничить свободу совести, свободу слова и свободу объединения, войдя в неизбежное противоречие с нормами Конституции. В противном случае вводимые правила и ограничения оказывается возможным легко обходить и игнорировать, не входя в противоречие с буквой закона.

Рассмотрим подробнее оба ключевых вопроса, затрагиваемых законопроектом: учет религиозных групп и регулирование миссионерской деятельности.

Напомним, что Закон РСФСР «О свободе вероисповеданий», принятый в 1990 г., покончил с советским разрешительным принципом создания религиозных объединений. В СССР группа верующих не имела права начать отправлять религиозный культ, не получив соответствующего разрешения компетентных властей. С 1990 г. верующие граждане получили право свободно собираться для совершения богослужений и религиозных обрядов, проведения религиозных собраний и т.п., не ставя никого об этом в известность и не испрашивая ничьего разрешения. Действующий Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» ввел для обозначения такого религиозного объединения, создающегося явочным порядком и без государственной регистрации в качестве юридического лица термин «религиозная группа» (ст. 7 Закона). Поскольку Закон не требует от религиозной группы совершения каких-либо действий в связи с созданием группы, ее определение было дано недостаточно четко, чтобы однозначно судить, когда возникла религиозная группа, а когда нет. К религиозной группе может быть отнесена любая группа верующих, более или менее периодически отправляющая религиозный культ. Например, если родители со своими детьми регулярно вместе молятся, изучают Закон Божий, да еще при этом пытаются обратить в свою веру неверующего тестя или соседа по коммуналке («распространение веры»!), то формулировки Закона позволяют считать фактически возникшей религиозную группу. Подобно мольеровскому герою, не подозревавшему, что он говорит прозой, верующие, и в мыслях не имеющие намерения ничего учреждать или создавать, оказываются участниками религиозной группы.

Для сравнения Федеральный закон «Об общественных объединениях» (ст. 18) непременным условием создания общественного объединения (даже без государственной регистрации) считает сознательную волю учредителей, формально выражающуюся в принятии решения о его создании на съезде или общем собрании. Фактически существующая группа, собирающаяся доля изучения богословия, наблюдений звездного неба, игры в домино и т.д. не будет ipso facto считаться общественным объединением.

Пока образование религиозной группы не влекло обязанность ее участников что-либо делать, дискуссии о том, является ли верующая семья и т.п. религиозной группой носил чисто схоластический характер. Однако попытка авторов законопроекта обязать все религиозные группы уведомлять о своем создании и начале деятельности органы власти переводит этот вопрос в разряд практических. Все попытки определить набор формальных признаков, позволяющих отличить религиозную группу от не-группы, с которыми я неоднократно сталкивался ранее, заставляют вспомнить античный софизм «Куча», иллюстрирующий сложность определения момента перехода количественных изменений в качественные. «Одно зерно – не куча, два – не куча, три – не куча… восемь – не куча… Так когда начинается куча?»

Не являясь юридическим лицом, не имея устава, позволяющего установить, кто считается ее участником, религиозная группа не поддается определению с помощью количественных критериев. Участник – это кто хотя бы раз посетил собрание религиозной группы? Или два раза? Или три раза? А кто фиксирует эти посещения, если сама группа этим не занимается и не обязана заниматься? Два участника – уже группа? Или, как в местной религиозной организации, группа начинается с десяти участников? И почему именно с этого числа участников? Частота собраний: раз в год собираются – уже группа? Или раз в месяц? А если все время разные люди приходят на собрания – это регулярные собрания или несколько отдельных, одиночных собраний?

Итак, если уточнить, что под религиозной группой понимается только религиозное объединение, учредители которого провели учредительное собрание, приняли формальное решение о его создании, вряд ли таких групп возникнет много (при условии, что граждане сохранят свое конституционное право собираться для отправления религиозного культа, ничего не учреждая). Для желающих уклониться от обязанности информировать власти о создании группы достаточно не проводить учредительного собрания. Если же обязать всех граждан, собирающихся вместе помолиться, информировать об этом власти то:

1) это неоправданное ограничение конституционных прав и свобод граждан, противоречащее нормам ст. 55 Конституции (о чем чуть ниже);

2) государство физически не способно обеспечить контроль за исполнением этого требования.

Констатируем кстати, что в предложенном законопроекте не предусмотрена санкция за нарушение требования уведомлять орган власти о создании и начале деятельности религиозной группы. А без этого необходимого элемента норма права превращается в некое пожелание, которое можно совершенно спокойно игнорировать. (Не дай Бог, учтут критику, установят ответственность за неисполнение требования и вернемся мы к тем временам, когда органы по сигналу бдительных граждан отлавливали домашние молитвенные собрания!).

Более перспективным на первый взгляд кажется предложение установить обязанность уведомлять о своем создании органы власти только для тех религиозных групп, которые намерены вести миссионерскую деятельность. Но здесь возникает еще одна принципиальная проблема – как корректно определить миссионерскую деятельность.

Рассмотрение данного законопроекта, как и обсуждавшегося несколько ранее позволяет сделать неутешительный вывод. Только в одном случае можно бесспорно идентифицировать деятельность религиозной организации как миссионерскую – если она сама открыто признает деятельность уполномоченного ею гражданина миссионерской деятельностью, ведущейся по поручению данной религиозной организации. Но при желании религиозная организация также может распространять веру, формально не ведя миссионерской деятельности.

Законопроект определяет целью миссионерской деятельности вовлечение в религиозное объединение лиц, не являющихся членами, участниками, последователями данного религиозного объединения. Однако если вспомнить историю миссионерства в основных мировых религиях, как правило, миссионеры не ставили своей целью вовлечь обращаемых в конкретное религиозное объединение. Они стремились, прежде всего, сделать их православными, католиками, мусульманами… Согласно определению, предложенному в законопроекте, проповедь православия или ислама, не сопровождающаяся приглашением стать участником конкретного религиозного объединения, миссионерской деятельностью не является. Таким образом, чтобы избежать предусмотренных в законопроекте ограничений и запретов, проповеднику достаточно воздержаться от призывов вступать в конкретное религиозное объединение.

С другой стороны, любой верующий, рассказывающий неверующим знакомым о чудотворной реликвии, хранящейся в его приходском храме и советующий ему уверовать и поклониться этой реликвии ради избавления от несчастий или исцеления от недуга, окажется дважды нарушителем. Во-первых, согласно законопроекту, он ведет миссионерскую деятельность без доверенности религиозной организации. Во-вторых, он сопровождает миссионерскую деятельность «предложением материальных, социальных и иных выгод», что предполагается запретить. Уточнение относительно публичного характера миссионерской деятельности, предлагаемое в законопроекте в качестве ее отличительного признака, вносит мало ясности. Публично – это при наличии двух и более собеседников? Или в общественном месте? А серия миссионерских бесед «тет-а-тет» с сотней обращаемых – не миссионерская деятельность?

Таким образом, просматриваются два варианта уточнения предлагаемого законопроектом порядка регулирования миссионерской деятельности. При «мягком» варианте тот, кто хочет вести миссионерскую деятельность по установленным правилам, подчиняется им, кто не хочет – пользуется конституционным правом распространять свои убеждения, не агитируя в пользу конкретного религиозного объединения. При «жестком» варианте всем гражданам, кроме специально уполномоченных миссионеров вообще запрещается «публично» (?) высказываться в положительном смысле о Боге и о религии.

И здесь возникает следующая фундаментальная проблема – почему, собственно, свобода религиозной проповеди должна ограничиваться в большей мере, чем пропаганда атеизма? И почему контроль за религиозными группами должен быть более строгим, чем за кружками, практикующими, например, сеансы спиритизма?

Согласно части 3 статьи 55 Конституции РФ «права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях защиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства». Важнейшим в данной формулировке является слово «необходимы»: ограничения прав и свобод не просто должны давать положительный эффект, они конституционны тогда и только тогда, когда без них невозможно обойтись.

Законопроект предлагает ограничить свободу совести (ст. 28 Конституции), свободу слова (ст. 29) и право на объединение (ст. 30) только в отношении одной из форм религиозных объединений и в отношении одной из форм распространения религиозных убеждений. Другие виды объединений граждан на основе мировоззрения, убеждений, распространение нерелигиозных убеждений таким ограничениям не подвергаются. Такая попытка ввести специальные ограничения была бы оправдана, если было бы доказано что религиозные объединения и религиозные убеждения по самой своей природе, sui generis более потенциально опасны для общества, чем пропаганда атеизма, реклама астрологии, колдовства или публичные сеансы черной магии. Естественно, что примеры преступной деятельности отдельных религиозных объединений некоторых конфессий не могут служить доказательством того, что всякая деятельность религиозных объединений (в своем большинстве законопослушных) нуждается в специальных ограничениях только потому, что она – религиозная. (Такой взгляд был более уместен в атеистическом СССР).

Ограничивать деятельность по распространению взглядов, убеждений следует не по признаку, религиозные это взгляды или не религиозные, от имени религиозного объединения или нет они распространяются. Распространение религиозных и нерелигиозных учений должно осуществляться свободно за исключением: 1) распространения взглядов, противоправных по содержанию – пропаганда религиозной ненависти и вражды, призывы к нарушению общественного порядка и т.п.; 2) распространения взглядов, противоправного по методам – с применением незаконных методов воздействия: угроз, запугивания, гипноза, насилия; 3) распространения взглядов, противоправного по объекту - имеющая в качестве объекта несовершеннолетних (без ведома родителей), лиц с ограниченной дееспособностью, находящихся в трудной жизненной ситуации.

Отмечу для сравнения, что принятый во Франции в 2001 г. «антисектантский» закон Абу-Пикар вовсе не содержит слова «религия» и производных от него. Он устанавливает ответственность за посягательства на жизнь, физическое и психическое здоровье личности, на ее права, свободы, достоинство, имущество, за незаконное занятие врачеванием, использование приемов психологического или физического подчинении и т.д. вне зависимости от того, исходят ли они от культового объединения или от иных видов лиц.

К слову, попытка законопроекта определить, что миссионерская деятельность ведется от имени религиозных объединений и с целью вовлечения в оные побуждает обсудить еще одну тему: вправе ли иные юридические лица заниматься распространением веры? Имеют ли, в частности, общественные объединения, иные не религиозные некоммерческие организации право исповедовать и распространять веру, совершать богослужения и т.п.? Если да, то все ограничения, введенные на миссионерскую деятельность для религиозных объединений, легко обходятся созданием, к примеру, общественного объединения.

Иногда доводится встречать ограничительную трактовку положений законодательства. Якобы, поскольку закон относит объединение, создающееся в целях совместного исповедания и распространения веры, к религиозным, то никто кроме религиозных объединений не вправе заниматься совместным исповеданием и распространением веры. На самом деле, законодательство не устанавливает, что деятельность по совместному исповеданию и распространению веры является исключительным правом религиозных объединений, следовательно, она разрешена и для иных организационно-правовых форм юридических лиц. Статья 2, часть 3 Федерального закона «О свободе совести и о религиозных объединениях» установила: «ничто в законодательстве о свободе совести, свободе вероисповедания и о религиозных объединениях не должно истолковываться в смысле умаления или ущемления прав человека и гражданина на свободу совести и свободу вероисповедания, гарантированных Конституцией Российской Федерации или вытекающих из международных договоров Российской Федерации». Поэтому нет оснований запрещать общественному объединению иметь среди своих уставных целей распространение веры, совершение богослужений и т.д. Законодательство определяет лишь условия приобретения особого правового статуса религиозного объединения, а не их монопольное право на религиозную деятельность.

Нельзя не упомянуть о том, что в действующем законодательстве имеется терминологическая путаница, отразившаяся и на законопроекте, оперирующем терминами «участник, член, последователь религиозного объединения». Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» не раскрывает значение этих терминов. Выше уже было сказано о трудности формального определения, кто является участником религиозной группы. Но та же проблема существует и в отношении религиозных организаций. Гражданин может входить в списочный состав руководящего органа религиозной организации (например, быть членом приходского собрания), иметь предусмотренные ее уставом права и обязанности, а может быть просто прихожанином, время от времени посещающим богослужения, но ни в каких приходских списках не числящимся. Совершенно ненормально, что оба они, с точки зрения законодательства могут одинаково именоваться «участниками». Необходимо внести в Федеральный закон «О свободе совести и о религиозных объединениях» уточнение и определить, что гражданин, формально числящийся в списках религиозной организации, имеющий определенные уставом права и обязанности, является членом религиозной организации, а гражданин, фактически участвующий в ее деятельности без документального оформления – участником.

Для наглядности возьмем пример православного монастыря – кто является участниками данной религиозной организации, если использовать несовершенную терминологию нынешнего закона: только монашеская братия? Или также постоянные прихожане? А паломники и так называемые «захожане»? А являются ли участниками религиозной организации «оглашаемые», т.е. те, кто, используя лексику законопроекта, находится в процессе «вовлечения» в религиозную организацию? Вся эта нечеткость в определении термина «участник», отсутствия различий между «участником» и «членом» религиозного объединения немедленно проявляется при попытках регулировать «вовлечение не-участников», вводить запреты «быть участником» для отдельных категорий граждан.

Например, крещеный в младенчестве по православному чину, но никогда не посещающий православные богослужения человек – если это не участник православного религиозного объединения, то «вовлекать» его в таковое, согласно законопроекту, будет иметь право только снабженный соответствующими полномочиями миссионер!

Кроме того, очевидно, что фактически существует еще одна категория лиц – это посетители религиозных объединений, которые либо по своим субъективным намерениям, либо с точки зрения внутренних установлений религиозных объединений, не являются их участниками, несмотря на регулярное посещение богослужений и религиозных собраний. Нельзя считать «участником» религиоведа-атеиста или «сектоведа», регулярно присутствующего на публичных мероприятиях нового религиозного движения с целью их изучения! Нельзя считать участником православного религиозного объединения некрещеного гражданина! Но если не дать формального определения, когда именно любопытствующий посетитель превращается в новообратившегося участника, рушится вся конструкция, призванная регулировать миссионерскую деятельность. Тогда получается, что проповедник может не «вовлекать в религиозное объединение», а предлагать посетить религиозное собрание с целью ознакомления с вероучением. А уже ознакомившись с ним «внутри» религиозного объединения, гражданин принимает решение «вовлекаться» ли ему в него. (Т.е. уговаривать стать посетителем – не значит вовлечь в участники. А ставшего посетителем можно беспрепятственно вовлекать, ибо деятельность религиозного объединения в пределах своих культовых объектов законопроект миссионерской не считает).

Впрочем, в откликах не обнародованный законопроект уже прозвучало, что как раз «тоталитарные секты» в силу своей высокоорганизованности даже не будут нуждаться в подобной юридической эквилибристике. Они просто оформят всем своим участникам разрешения на право вести миссионерскую деятельность.

В то же время не имеющая устава и, соответственно органов, в том числе «общего собрания» религиозная группа вряд ли сможет юридически корректно оформить решение о предоставлении гражданину полномочий вести от ее имени миссионерскую деятельность. Т.е. формальную отписку религиозная группа написать всегда сможет, но никто не сможет определить, действительно ли документ выдан «общим» собранием, был ли на нем кворум… В чем тогда смысл требования иметь такой документ?

Неразбериха с определением, кто есть участник религиозного объединения порождает вопросы к истолкованию положений законопроекта, запрещающих быть участниками религиозной организации лицам, осужденным по приговору суда за разжигание межнациональной и межрелигиозной розни или иные преступления экстремистского характера. В отношений права быть учредителем религиозной организации запрет вполне разумен. В отношении права быть ее членом запрет сможет действовать, если в законе появится определение «члена религиозной организации», предложенное выше. Но в отношении участника запрет вряд ли необходим и осуществим. Как запретить таким лицам быть участником-прихожанином? Обязать религиозные организации отлучать их от церкви, не допускать на богослужения?

В порядке более частных замечаний укажем на следующие недостатки законопроекта:

1. Авторы законопроекта почему-то определяют, что не является миссионерской деятельность религиозного объединения в пределах некоторых объектов, в том числе, кладбищ и крематориев. То есть человека, пришедшего на похороны или на могилу близкого можно беспрепятственно вовлекать в религиозное объединение, членом, участником или последователем он не является?! Представляется, что именно на территории кладбищ и крематориев любая деятельность по распространению веры совершенно неуместна. (Если, конечно, не считать такой деятельностью, как это делалось некоторыми уполномоченными Совета по делам религий, сам факт совершения заупокойных обрядов священником на кладбище, т.е. в публичном месте).

2. Законопроектом предусматривается административная ответственность за «вовлечение несовершеннолетнего в деятельность религиозного объединения вопреки его воле и (или) без согласия его родителей или иных законных представителей посредством… не воспрепятствования несовершеннолетнему участвовать в собраниях религиозного объединения». Мысль авторов понятна: лишить виновных в «уловлении душ» несовершеннолетних возможности оправдываться словами «невиноватые мы, он сам пришел!» Но при точном исполнении этого требования необходимо у входа в каждый храм выставить патруль, который будет проверять у молодых людей паспорта или справки от родителей.

В целом создается впечатление, что разработчики законопроекта стремились урегулировать один конкретный вид проблем, связанных с деятельностью новых религиозных движений и иностранных миссионеров. Но при этом оказалось, что облеченная в формальные юридические термины система запретов, ограничений и предписаний равным образом распространится на все вероисповедания. И здесь возможны три варианта, как всегда, когда в результате несовершенства законодательства нарушителями оказывается очень широкий круг лиц. Вариант первый –ограничение религиозной свободы для всех. Вариант второй – фактическое неприменение закона. Вариант третий – избирательное применение законодательства правоприменителем, которому эти недостатки предоставляют максимальную «свободу усмотрения», кого карать, а кого миловать. Я сомневаюсь, что третий вариант, на который видимо и рассчитывают некоторые представители традиционных российских конфессий, высказавшиеся в поддержку законопроекта, стратегически будет на благо этих самых конфессий и всего общества.

ШАХОВ Михаил Олегович,
доктор философских наук, профессор,
член Экспертного Совета Комитета Государственной Думы по делам общественных объединений и религиозных организаций.