Права человека, «ортодоксия» и «ересь». Философско-религиозный конфликт интерпретаций

Постсекулярность активирует роль религий в проблематизации и переосмыслении казалось бы незыблемых основ, осевых идей, ключевых концептов модерна, в том числе «прав человека». Примечательно, что религиозные лидеры и богословы не только дают внешние оценки «правам человека» как политической теории, идеологии или даже отдельной религии, но все больше задаются вопросами о внутренней связи христианства и «прав человека», связи, которая может принимать формы как «ортодоксии», так и «ереси». Эта связь, ее формы и трактовки заслуживает тем больше внимания, чем откровеннее проявляются претензии постсекулярных версий религиозности на собственные понимания прав человека, чем слабее становятся общие, универсальные, трансцендентальные основания. Интересно проследить, как на примере христианства меняются «еретические» и «ортодоксальные» понимания прав человека, как меняются соотношения этих пониманий, наконец, как меняются границы между «еретическим» и «ортодоксальным» в самом христианстве, взятом в его политико-правовом и философско-религиозном аспектах.

За последнее время тема прав человека как-то незаметно перешла в ведомство религии. Более твердой почвы для опоры правозащитникам вряд ли удастся найти. Документы никто не читает, а читая – не выполняет. Более того, в границах православной цивилизации ссылки на общие правила и права больше не работают. Подобное, даже в более радикальной форме, происходит и в пределах ислама, т.е. тех территорий и культур, где ислам претендует на полноту влияния, упраздняя государство, закон и право.

Несколько обобщая, можно сказать, что критика прав человека как «глобальной ереси» стала одной из наиболее ожесточенных антиглобалистских стратегий.

Глобальные дискуссии о «глобальной ереси»

Тема прав человека в контексте кризиса демократии и «либерализма» для «православной» повестки дня стала постоянной и ключевой. Не так давно по этому поводу резонансно высказался Патриарх Кирилл: "Сегодня мы говорим о глобальной ереси человекопоклонничества, нового идолопоклонства, исторгающего Бога из человеческой жизни. Именно на преодоление этой ереси современности, последствия которой могут иметь апокалиптические события, Церковь должна направлять силу своей защиты, своего слова, своей мысли»[1].

По мнению Патриарха, именно западные движения Возрождения и Реформации подготовили торжество человека и его прав, на фоне которого разворачивался проект модерна. Именно тогда “началось революционное изгнание Бога из человеческой жизни, из жизни общества.., и это движение сначала охватило Западную Европу, Америку, а затем и Россию. Сегодня с новой и новой силой, уже в масштабах целой планеты, развивается эта идея жизни без Бога. И мы видим, как предпринимаются усилия во многих процветающих странах законом утвердить право любого выбора человека, в том числе и самого греховного, идущего вразрез со словом Божиим, с понятием святости, с понятием Бога”[2].

Подобные тезисы дипломатам РПЦ удалось вписать и в совместную декларацию, принятую по итогам встречи с Папой Римским Франциском, которая прошла 12 февраля 2016 года в Гаване: “Мы видим, что превращение некоторых стран в секуляризованные общества, чуждые всякой памяти о Боге и Его правде, влечет за собой серьезную опасность для религиозной свободы. Мы обеспокоены нынешним ограничением прав христиан, не говоря уже об их дискриминации, когда некоторые политические силы, руководствуясь идеологией секуляризма, столь часто становящегося агрессивным, стремятся вытеснить их на обочину общественной жизни.Процесс европейской интеграции, начавшийся после столетий кровавых конфликтов, был воспринят многими с надеждой, как залог мира и безопасности. В то же время мы предостерегаем против такой интеграции, которая не уважает религиозную идентичность”[3].

Особую озабоченность иерархов вызывает тема сексуальных меньшинств и судьба традиционной семьи: “Мы обеспокоены кризисом семьи во многих странах. Мы сожалеем, что иные формы сожительства ныне уравниваются с этим союзом, а освященные библейской традицией представления об отцовстве и материнстве как особом призвании мужчины и женщины в браке вытесняются из общественного сознания”[4].

Декларация завершается призывом к православно-католическому консервативному альянсу против слишком уж свободной современности: “Католики и православные призваны братски соработничать для возвещения Евангелия спасения, для общего свидетельства о нравственном достоинстве и подлинной свободе человека, «да уверует мир» (Ин. 17:21). Этот мир, в котором стремительно подрываются духовные устои человеческого бытия, ждет от нас сильного христианского свидетельства во всех областях личной и общественной жизни”[5].

Помимо озабоченности “секуляризмом” и кризисом “традиции”, иерархи много говорили о нарушении религиозных прав христианских меньшинств на Ближнем Востоке. О беженцах-иноверцах и общих, фундаментальных правах человека не было сказано ни единого слова.

Примечательно, что совместная декларация того же Франциска и глав других православных церквей (Вселенского Патриарха Варфоломея и Архиепископа Афинского и всей Греции Иеронима) носила иной характер – здесь внимание фокусировалось не на своих интересах, но на общих правах и заботе о беженцах в целом: «Мы встретились, чтобы выразить нашу глубокую обеспокоенность трагическим положением многочисленных беженцев… Мировая общественность не может игнорировать колоссальный гуманитарный кризис, вызванный распространением насилия и вооруженных конфликтов, преследованиями и депортацией религиозных и этнических меньшинств, изгнанием семей из их жилищ, надругательством над человеческим достоинством, нарушением фундаментальных прав и свобод человека. Защищая фундаментальные человеческие права беженцев, ищущих приюта, мигрантов и многих других людей, маргинализированных в наших обществах, мы стремимся исполнить миссию служения Церкви миру”[6].

Разница в подходах более чем очевидна: в первом из них акцентируются собственные, в данном случае “православные” нужды и интересы, а также права религиозных традиций; во втором – “фундаментальные права человека”.

Возникает вопрос, а в каких же отношениях находятся права религиозных традиций (и «права человека», вписанные в эти традиции) и «фундаментальные права человека» (т.е. такие права, которые могут быть помыслены как общие для людей самых разных традиций).

Как утверждает украинский православный богослов Кирилл (Говорун), первые христианские апологеты были правозащитниками, поскольку открыто противостали римскому имперскому тоталитаризму, отстаивали свободу совести, апеллировали к закону, праву, здравому смыслу как неким универсалиям: “Безусловно, ранние апологеты не уставали подчеркивать универсальность христианства и его максимальную близость каждому человеку. С другой стороны, его подлинная универсальность могла осуществляться только при возможности выбора, в том числе выбора не в пользу христианства. Итак, такие принципиальные аспекты теории прав человека как ценность индивидуального человеческого бытия, свобода совести и право на собственные убеждения, не только не были подавлены христианством, но стали само собой разумеющимися ценностями именно благодаря христианству.., христианство усилило то, что античная философия и право лишь намечали”[7].

В эпоху модерна “права человека” были присвоены секуляризмом, в результате чего “права человека” стали камнем преткновения и яблоком раздора для секуляристов и христиан-фундаменталистов: “Одни, делая выпады против Церкви и ссылаясь на права человека, не понимают, что если бы не христианская Церковь, вероятно, они вообще не могли бы апеллировать к этой категории. Другие, видя, что права человека используются другой стороной для нападок на христианство, готовы отвергнуть их на корню. В результате одни превращают права человека в фетиш, а другие - в исчадие ада.Мы, на мой взгляд, не можем выступать апологетами той интерпретации прав человека, которая используется для навязывания различным странам той или иной формы общественно-политического устройства. С другой стороны, мы не можем и отвергать права человека или по крайней мере недооценивать их лишь на том основании, что кто-то ими злоупотребляет для достижения собственных политических целей. Особенно опасно это делать там, где исторически существовали тенденции недооценивать значение человеческой личности и самой человеческой жизни”[8].

В результате внимательной реконструкции исторической судьбы “прав человека”, богослов приходит к простому, но важному выводу: “На мой взгляд - это определенная область мировоззрения, которая в наше время в значительной мере утратила свою христианскую идентичность. Наша задача не бороться против этой теории, но вернуть ей первоначальный христианский характер”[9].

Интересно, что в этом же году, как бы в порядке спора с «миротворческими» тезисами Говоруна (и мнениями всех других представителей «демократической платформы» в РПЦ), или даже их громогласного опровержения, появились «Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человека», в которых «права человека» не реконструировались, а деконструировались.

Как заявляется в преамбуле, «В современном мире значительное распространение получило убеждение, что институт прав человека сам по себе может наилучшим образом способствовать развитию человеческой личности и организации общества. При этом со ссылкой на защиту прав человека на практике нередко реализуются такие воззрения, которые в корне расходятся с христианским учением. В этой ситуации Церковь, основываясь на Священном Писании и Священном Предании, призвана напомнить основные положения христианского учения о человеке и оценить теорию прав человека и ее осуществление в жизни»[10].

Далее последовательно рассматриваются «православные» поправки к пониманию достоинства, свободы и прав: «в восточной христианской традиции понятие «достоинство» имеет в первую очередь нравственный смысл… традиция Церкви более говорит о недостоинстве человека, обусловленном грехом, чем о его достоинстве»; «в зависимости от самоопределения свободной личности образ Божий в человеке может помрачаться или проявляться с большей силой. При этом природное достоинство становится все более явным в жизни отдельной личности или изглаживается в ней грехом. Признавая ценность свободы выбора, Церковь утверждает, что таковая неизбежно исчезает, когда выбор делается в пользу зла.И сегодня человечество может стать на тот же путь, если такие безусловно порочные явления, как аборт, самоубийство, разврат, извращения, разрушение семьи, культ грубости и насилия, перестанут получать должную нравственную оценку и будут оправдываться с опорой на искаженное понимание свободы человека»; «слабость института прав человека — в том, что он, защищая свободу выбора (αὐτεξουσίον), все менее и менее учитывает нравственное измерение жизни и свободу от греха (ἐλευθερία)»[11].

Итак, «права человека» объявляются вторичными, производными от нравственного выбора. А также никак не фундаментальными, но относительными: «Представления о правах человека прошли долгую историческую эволюцию и уже поэтому не могут быть абсолютизированы в их нынешнем понимании»[12].

И вообще, духовные люди выше всех этих «прав»: «Права человека не могут быть выше ценностей духовного мира. Христианин ставит свою веру в Бога и свое общение с Ним выше собственной земной жизни. Поэтому недопустимым и опасным является истолкование прав человека как высшего и универсального основания общественной жизни, которому должны подчиняться религиозные взгляды и практика»[13], т.е. в православном монастыре свой собственный устав, и с уставом «общечеловеческим» сюда не входят.

Все «права человека» должны подчиняться традиции, коллективу и государству. Здесь главное не право, а Правда. Духовная, не правовая традиция – высший стандарт: «Не являясь Божественным установлением, права человека не должны вступать в конфликт с Откровением Божиим. Для многих людей, живущих в разных странах мира, не столько секуляризованные стандарты прав человека, сколько вероучение и традиции обладают высшим авторитетом в общественной жизни и межличностных отношениях»[14].

При всем этом духовная традиция оказывается очень даже политической: «Права человека не должны противоречить любви к Отечеству. Не случайно православная традиция возводит патриотизм к словам Самого Христа Спасителя: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15, 13)».Индивидуальные права человека не могут противопоставляться ценностям и интересам Отечества, общины, семьи»[15].

Примечательно, что в контексте, заданном доминатом коллективно-государственных прав, «право на жизнь» понимается двусмысленно: эвтаназия как выбор человека запрещена, но смертная казнь как выбор государства вполне оправдана. В последнем случае РПЦ готова «печаловаться», но не противоречить: «Признавая, что смертная казнь была приемлема в ветхозаветные времена, а указаний на необходимость ее отмены «нет ни в Священном Писании Нового Завета, ни в Предании и историческом наследии Православной Церкви», нельзя не вспомнить о том, что «Церковь часто принимала на себя долг печалования об осужденных на казнь, прося для них милости и смягчения наказания»[16].

В целом, «В истории народов, окормляемых Русской Православной Церковью, сложилось плодотворное представление о необходимости соработничества власти и общества»[17], а потому все права индивидуальные должны быть подчинены воле этих двух «соработников», вплоть до правового нигилизма и прямой теократии: «Утверждение юридического принципа свободы совести свидетельствует об утрате обществом религиозных целей и ценностей» (ОСК, III, 6).Подчас свобода совести трактуется как требование религиозной нейтральности или индифферентности государства и общества. Это неприемлемо для Церкви, которая, уважая свободу выбора, призвана свидетельствовать о хранимой ею Истине и обличать заблуждения (см. 1 Тим. 3, 15)»[18].

Итак, «Основы учения…» выражают правовой нигилизм от имени «православной» симфонии государства и Церкви, традиции и коллектива, «нравственности» и «духовности». Тем самым РПЦ демонстративно отказывается признать фундаментальный и универсальный характер «прав человека», отнеся их на счет ереси, западной идеологии, секуляризма и прочих «небогоугодных» вражеских изобретений.

Впрочем удивительно, что в названии документа «правам человека» все же нашлось место, причем без кавычек. Ведь документ не только оспаривает трактовку прав человека, но по сути, отрицает право этих «прав» на существование, отрицает «человека» как такового, полностью подчиняя его традиции, коллективу, государству.

И этот тренд становится глобальным. Вот свежий пример того, как коллективное может доминировать над индивидуальным, уничтожая его. Популярная ташкентская газета «Даракчи» публикует статью «Что скрывается за альтернативными вероучениями», в которой призывает к «бдительности» по поводу протестантов-пятидесятников и кришнаитов. В статье есть слова о свободе и правах, но лишь в их коллективном понимании: «Уделяется серьезное внимание свободе вероисповедания, защите прав и свобод верующих… Наша страна является одной большой дружной семьей, в которой нет места смуте, миссионерству, прозелитизму»[19]. Т.е. все общество – семья, чужим и одиноким здесь не место. У всех фамилия одна, как и религия.

Совершенно другой, не деконструирующий, а реконструирующий подход встречаем у Патриарха Варфоломея. Он часто использует выражение «фундаментальные права человека». Стоит заметить, что Патриарх по совместительству - вице-президент Общества канонического права Восточных церквей.В 1997 году патриарх Варфоломей был награжден Золотой медалью Конгресса США за усилия по защите религиозной свободы и прав человека. Согласно его пониманию, «Права человекане изобретение Просвещения: они принадлежат к самой сущности религии, неразрывной с понятиями религиозной свободы и толерантности»[20].

Взгляды двух Патриархов отражают новые демаркации относительно “ереси” и “ортодоксии” на примере “прав человека”. Как пророчески предрекал в своей статье 2011 года (задолго до “русской весны” 2014 года) Юрий Черноморец, эти противоречия существенны и несут в себе угрозы для будущего: “Патриарх Кирилл считает, что учение о правах человека возникло под воздействием языческого антропоцентризма Ренессанса, протестантского богословия и иудейской философской мысли, а окончательно сформировалось в эпоху Просвещения. Но Патриарх Кирилл находит возможность оправдать особые права людей традиционного общества, истинных православных и истинных русских. Эта концепция фактически приводит к рискованному выводу, что богоуподобленные имеют больше прав, чем отказавшиеся идти путем духовного развития”[21].

Православный богослов фактически обвиняет Патриарха в ереси: “Методологически неверно говорить, что христианин, обретший высшую свободу, имеет какие-то особые права человека, отличные от обычных прав. Заметим, что духовная свобода, которой одарен богоподобный христианин или святой, не имеет отношения к правам человека. Права человека есть категория естественного порядка вещей, как и свобода выбора. А святость и духовная свобода есть категория порядка сверхъестественного. Не может быть законов или правовых деклараций о высшей свободе. Поэтому принятый на Архиерейском Соборе РПЦ в 2008 году документ — по своему замыслу ошибочен”[22].

В результате своего анализа внутриправославных дискуссий о “правах человека” Юрий Черноморец делает два вывода: этический и богословский. Этический вывод носит характер призыва и предостережения: “Итак, чем больше мы христиане, тем больше мы должны уважать права других людей, а не думать об их ограничении или о своих особых правах. Тем более личная святость или традиционное благочестие народа не могут стать основой для обязанности воспитывать общество согласно своим ценностям, навязывать собственные традиционные нормы морали как обязательные к законодательному закреплению. Августин, Фома, Владимир Соловьев многократно доказали: цивилизация любви может существовать только как надстройка над правовым государством, в котором обеспечены и защищены права человека. Без этого фундамента всякая попытка построить цивилизацию любви заканчивается исключительно тоталитаризмом”[23].

Богословский вывод имеет характер обличения “ереси” и указание на норматив: “Требование сохранения особых цивилизаций в эпоху глобализации выглядит как порожденное не православным вероучением или богословием Церкви, а идеологией, отрицающей законность разнообразия в обществе.Социальная концепция РПЦ 2008-2010 годов с ее оправданием ограничения прав человека, критикой Запада и учением о «Русском мире» имеет альтернативу в социальном учении Патриарха Варфоломея. Последнее не только прямо проистекает из Библии и святоотеческого учения, но и признается всем православием”[24].

Таким образом, позиция РПЦ отвечает глобальному тренду, но с позиций общехристианской традиции может быть названа «ересью»; «права человека» подкрепляются социальным учением вселенского Православия и нуждаются не в деконструкции, а в реконструкции.

Внутриукраинские дискуссии

Глобальные дискуссии о «правах человека» не обошли стороной и Украину, ровно настолько, насколько она стремится вписаться в глобальные или хотя бы общеевропейские процессы. Соответственно, «права человека» воспринимаются обществом и религиозными сообществами как часть программ глобализации и евроинтеграции.

Даже вполне прозападные католические епископы решились заявить об опасности «нового идеологического порабощения украинского народа», которую несет с собой право на нетрадиционные формы семьи: «От появления первых людей супружество всегда означало союз между мужчиной и женщиной. Это понимание укоренено в естественном законе и дополнено библейским откровением. Такое понимание – что половая тождественность происходит от Творца, а не является выбором человека – объединяет в вере и убеждениях не только все христианские конфессии, но и иудеев и мусульман. Нас убеждают, что речь идет о возможности выбора какого-то вида личного поведения из целого спектра так называемых сексуальных ориентаций. В русле этих идей во многих странах, к сожалению, уже реализуется подмена понятий, как в правовом поле, так и в системах воспитания, нивелируется вся полнота уважения к человеческому полу. Мы решительно разоблачаем первые попытки внедрения гендерной идеологии, терминология которой имплементируется в украинское законодательство, как это было, например, с недавними поправками к Кодексу законов о труде”[25] .

Как видим, здесь критика новых «прав человека» осуществляется с позиции прав более важных, фундаментальных. Право на смену пола, на игру полов, на социальную инженерию оспаривается не отрицанием индивидуальных прав, но ссылкой на таинство личности, на ее изначальную целостность, на святость жизни, пола и семьи.

Консервативной и в то же время проевропейской остается позиция Патриарха УПЦ Филарета. В ответ на обвинения в дискриминационной и антиевропейской линии своей Церкви, он заявил о принуждении христиан в угоду идеологии отказаться от нерушимых моральных принципов (как это ранее имело место в СССР): “Не стоит под лозунгами борьбы за права человека вновь возвращаться к подобным тоталитарным методам давления на Церковь. Всем известно, что Киевский Патриархат последовательно поддерживал и поддерживает европейскую интеграцию Украины… Именно потому, что Украина это Европа, мы считаем, что наш народ имеет не меньшее право, чем другие народы, сохранять в европейской семье свою самобытность, придерживаться традиционных духовных и культурных ценностей”[26].

Здесь права религиозных сообществ защищаются не через отрицание общечеловеческих и европейских ценностей, но как раз через апелляцию к ним – а именно, к фундаментальной ценности многообразия и христианским цивилизационным основам.

Очевидна разница в понимании “прав человек” и способе аргументации в пользу этих пониманий. В то время как фундаменталисты критикуют и отрицают, умеренно консервативные богословы и священнослужители критикуют и корректируют, углубляют и дополняют.

Философские вопросы и обобщения

Несмотря на то, что основные бои за “права человека” разворачиваются на территории церковно-богословской, философия не может оставаться в стороне и довольствоваться университетскими круглыми столами.

В случае с правами человека мы видим, как конфликт «ортодоксии» и «ереси» выходит в политико-правовое пространство. Предстоит ожесточенная борьба за содержание и границы «ортодоксии», за право ее политической корректуры.

Богословские и философские интерпретации накладываются друг на друга – как два дискурса и две рамки, в которых они формируются и которые они формируют. Тем самым они создают пространство разнородности и возможности для мирного диалога.

В рамке богословской всегда есть возможность говорить о правах человека и как об идее христиански «ортодоксальной», и как об идее христиански же «еретической».В рамке философско-религиозной есть место и для трансценденталистского, универсалистского, общегопонимания прав человека, и для культурно-исторического, т.е. условного, регионального, временного.

Увы, это пространство многообразия (идей, традиций, толкований) оказывается под угрозой. «Ортодоксия» желает доминировать и упрощать всю сложность пониманий и практик жизни. В свою очередь, почти всякая «ересь» стремится к тому, чтобы поменяться местами с ортодоксией, субдоминанту сделать доминантой. Удержать разномыслие и саму гетерогенность общего жизненного и культурного пространства – задача сложная и непопулярная, ведь «проект мультикультурализма» почти закрыт, границы внутри Европы вот-вот закроются вновь, а хаос на южных и восточных окраинах будет лишь нарастать. В этих условиях «права человека» будут подчинены интересам национальной безопасности или доминирующих метанарраций, эту безопасность обеспечивающих.

Логики развития политического и религиозного сходятся в том, что «права человека» скоро действительно станут «ересью» – потому как большинство религиозно-политических сообществ будут апеллировать к своему собственному, внутренне обусловленному пониманию прав.

Как поведет себя в этом философия, точнее сообщество философов? Примут ли они на себя неблагодарную роль защитников «прав человека» как своеобразной «ортодоксии» – уже не богословской, но хотя бы философской?

Встретит ли патриарх Кирилл оппонентов среди богословов или философов? Как отреагируют эти два цеха на новую форму «ортодоксии» наших дней – неразборчивую в содержании, но крайне агрессивную по отношению к общему, общечеловеческому, абсолютному (а тем более по отношению к иному и чужому), т.е. всему тому, что может служить внешним каноном, мерилом, стандартом?

Смогут ли богословы и философы возобновить конструктивный диалог, понимая относительность интерпретаций не только прав человека, но также «ортодоксии» и «ереси», трансцендентального и культурно-исторического? Смогут ли они найти общую почву и общий язык в условиях усиливающейся терминологической и методологической неопределенности? Смогут ли избежать войны хотя в рамках своих дискурсов?

И последнее. Если в нашем постсекулярном мире вновь звучат обвинения в «ереси» и вот-вот готовы открыть новый сезон охоты на еретиков и ведьм, как нам всем удержаться от насилия в мыслях, словах и делах? Что должны предложить и сделать философы, чтобы философский формат дискуссий о «правах человека», исключающий насилие, стал интересным для религиозных сообществ?

[1]Патриарх Кирилл призвал к защите веры от "глобальной ереси человекопоклонничества"http://www.interfax.ru/russia/499346

[2]Патриарх Кирилл призвал к защите веры от "глобальной ереси человекопоклонничества"http://www.interfax.ru/russia/499346

[3]Совместное заявление Папы Римского Франциска и Святейшего Патриарха Кириллаhttp://www.patriarchia.ru/db/text/4372074.html

[4]Там же.

[5]Там же.

[6]Спільна Декларація Глав Католицької Церкви і Константинопольської та Елладської Православних Церковhttp://news.ugcc.ua/news/spіlna_deklaratsіya_glav_katolitskoi_tserkvi_і_konstantinopolskoi_ta_elladskoi_pravoslavnih_tserkov_76494.html

[7]Кирилл (Говорун). Права человека: теология, идеология или политтехнология?

http://www.bogoslov.ru/text/277587.html

[8]Там же.

[9]Там же.

[10]Основы учения Русской Православной Церкви о достоинстве, свободе и правах человекаhttp://www.patriarchia.ru/db/text/428616.html

[11]Там же.

[12]Там же.

[13]Там же.

[14]Там же.

[15]Там же.

[16]Там же.

[17]Там же.

[18]Там же.

[19]Что скрывается за альтернативными вероучениями? // Даракчи. №20 (980), 19 мая 2016. – С. 3.

[20]Патриарх Варфоломей. Приобщение к таинству. Православие в современном мире. М. Эксмо, 2008. – С. 242.

[21]Христианский консерватизм Патриарха Варфоломея и фундаментализм Патриарха Кирилла: существенные противоречия и угрозы для будущегоhttp://risu.org.ua/ru/index/expert_thought/analytic/40214/

[22]Там же.

[23]Там же.

[24]Там же.

[25]Спільна Декларація католицьких єпископів України з приводу небезпеки нового ідеологічного поневолення нашого народуhttp://news.ugcc.ua/documents/spіlna_deklaratsіya_katolitskih_iepiskopіv_ukraini_z_privodu_nebezpeki_novogo_іdeologіchnogo_ponevolennya_nashogo_narodu_75531.html

[26]Заява Патріарха Київського і всієї Руси-України Філарета http://www.irs.in.ua/index.php?option=com_content&view=article&id=1622%3A1&catid=50%3Azv&Itemid=78&lang=uk