СЛОВО ПАСТОРА

Его азбука бытия проста и вызывает безмерное уважение. Он долго не говорил по-русски, в школе был первым озорником, что не помешало стать золотым медалистом. Он рано узнал труд и боль. Сегодня у него семеро детей, любимая жена, и он познал Бога.

К Михаилу Дарбиняну я раньше относился с некоей иронией. Когда видел по телевизору его проповеди, то переключал канал на второй минуте. Мне это казалось концертным номером. Отношение изменилось, когда я узнал дела, которые делает для людей и общества возглавляемая им церковь.

Сегодня мое мнение непоколебимо – большей социальной работы, чем церковь «Новое поколение», у нас не ведет никто. А Бог, в отличие от людей, судит по делам. Поэтому личность пастора вызывает у меня большое уважение. Уважение это сложилось из маленьких и разных пазлов общения, приглядывания, постепенного понимания этого человека.

– Яркие воспоминания детства – это семья, дом моего деда, бабушка с дедом – очень колоритные, мудрые и сильные духом люди. Конечно, родители.

Очень хорошо помнятся горные речки, где мы мальчишками купались. Футбол в горах. Играли фантастически – не было ни ворот, ни сетки. Мяч мог упасть в любой обрыв, закатиться в непроходимый в кустарник. Мы искали его часами.

Знаешь, всегда было весело, когда приезжали дяди, тёти, братья, сестры, и мы все вместе косили сено. В советские время в Армении порядок был такой: чтобы накосить тонну сена для себя, две тонны нужно сдать государству. А скотины тогда держали много – коровы, овцы… И все сено косили в горах. Вручную и в таких местах, куда даже машины не могли проехать.

Помню, рубили толстые ветки деревьев, и на них таскали копны до того места, куда могла подъехать машина. Сено косили в ряд: первым шел дед, ему тогда лет 75 было. Он был крепкий и косил так, что за ним никто не мог угнаться. За дедом шел старший дядя, за ним другие дяди, потом братья двоюродные, я тоже был в тех рядах.

Картина была очень красивая: в горах только солнце встает, а мужики уже косят, и косы в такт звенят. Косить начинали часа в четыре утра, а заканчивали часов в девять, как роса подсыхала.

Труд был очень тяжелый, но была на тех покосах детства моего фантастическая атмосфера веселья и радости. Было очень дружно. Одни косили, другие переворачивали сено, третьи стол накрывали и еду готовили. Все со смехом, с шутками, прибаутками. Вечером солнце садится, все уставшие, но довольные. У нас, у мальчишек, еще хватало сил в речке вечером покупаться.

Поэтому, когда оглядываюсь на свое детство, оно мне вспоминается теплым и радостным. Но была в нем одна взрослая боль, которую запомнил на всю оставшуюся жизнь. Когда я был совсем маленький, моего отца посадили в тюрьму на долгие семь лет.

Помню этот момент так, как будто он был вчера. Мы с бабушкой стоим у калитки, на грузовой машине подъезжает отец и говорит, что его вызывают в милицию. Я помню, как бабушка всплеснула руками и сказала: «Посадят». Мне было примерно пять лет, и я до сих пор это помню очень отчетливо. Помню, как мы были на суде, как судили отца.

Ему инкриминировали какие-то махинации, связанные с квартирой. Папа работал прорабом на стройке, говорили, что он вне очереди сделал себе квартиру. Знаю точно, что у нас никакой квартиры никогда не было. Всю жизнь родители прожили в деревенском доме.

Эти семь лет без отца для меня были трудными. Не хватало его заботы, мужского воспитания. Для меня отец – это образ мужчины, как он всю жизнь достойно относился к своей жене, моей маме. Это наложило отпечаток и на мой характер, безусловно. У нас в семье четверо детей. Я старший, есть еще брат и две сестры.

Я ни одного дня не был в детском саду. Зачем детский сад, когда были дедушка и бабушка! Тогда было такое представление о жизни. В школу я пошел в шесть лет. Помню, что директор не хотел меня брать, говорил, что маленький. Бабушка взяла палку, пошла со мной в школу и директору сказала: «Либо ты берешь ребенка в школу, либо этой палкой ты получишь! Ты к нему так относишься, потому что у него рядом нет отца? Я сейчас тебе покажу!» В общем, она надавила! Бабушка у меня была боевая! Это была мать отца, она меня очень любила.

Первый год в школе мне было тяжело. Помню первое школьное недоумение: учительница нам говорит, что на переменах нельзя бегать, кричать. А потом, после уроков, объявляет: «А теперь бегом домой!» У меня тогда возникло какое-то противоречие. Учитель говорит, что бегать нельзя, а потом дает команду бежать...

Хулиганил ли я в школе? Было все. Но я с четвертого по десятый класс был старостой класса. Класс наш был хороший, дружный, где-то человек 30 нас было. Много проделок исходило от меня и моих друзей. Мы могли, например, перед контрольной работой все портфели выбросить в окно. Все заходят в класс, а сумок нет, девочки, естественно, поднимают визг. Классный руководитель заходит, ни у кого ничего не спрашивает, а мне по затылку – щёлк! Его интуиция не подводила, что всему этому зачинщик был я.

Мы могли организовать пропуск уроков, сговориться и сбежать из школы. У нас деревня на скалах, а внизу долина. И там, внизу, все созревает на месяц раньше. И мы убегали туда, черешню ели…

Шалостей было много, но еще больше было ответственности и дисциплины, которая мне помогала учился на отлично, – школу я окончил с золотой медалью. А поведение у меня было не хулиганское, а мальчишеское.

Всегда показывали в фильмах, что отличники такие в очочках, пухленькие, и все их бьют. И у меня был протест против этого образа. То, что он отличник, – нравилось, а то, что он в очках и пухленький – не нравилось. Поэтому я спортом занимался и не давал себя в обиду. В четвертом классе меня должны были даже за хорошую учебу отправить в «Артек», но из-за моего поведения вместо меня отправили одноклассника.

Была у меня одна учительница, на которую я смотрел, как на богиню. Она когда-то была классной руководительницей моего отца, потом и моим классным руководителем. Она была нетипичной для деревни женщиной. Очень аккуратная, интеллигентная, всегда одевалась красиво. Волосы у нее были белые как снег, она их не красила. У нее был красивый маникюр, всегда чистые туфли, такие аккуратненькие, красивые. И когда она приходила вести урок, я на нее смотрел не дыша.

Однажды ее сын попросил помочь по хозяйству у них дома. И, когда мы помогали, смотрю, она не в такой красивой одежде, не с такой безукоризненной прической. А самое страшное, она пошла в туалет, который находился на улице.Она оказалась такой же, как все. Для меня это была трагедия, самое настоящее разочарование! Я же нафантазировал, что она богиня…

Русский язык мы изучали два раза в неделю как иностранный. Школа у меня была армянская. В деревне детства моего вся жизнь проходила на армянском языке.

Я любил смотреть русские фильмы. Я понимал почти все, но говорить не мог. Не с кем было.

После окончания школы я очень хотел поступить на юридический факультет, во мне жила мысль, что моего отца осудили несправедливо и я обязательно должен с этим разобраться. Но поступить в Ереване на юридический факультет было делом немыслимым. Взятки просили страшные, суммы за один экзамен были равны цене на машину «Волга». «Золотая» у тебя медаль или «серебряная», это не имело никакого значения.

В это время из деревни приезжает односельчанин, который окончил химический техникум и уехал на практику в Гродно, в Белоруссию. Он говорит: «Послушай, у меня там есть знакомые, давай поедем, поступишь в медицинский. Устроим, поможем». И мы с отцом полетели.

Но оказалось, что у выпускника из армянской деревни, окончившего школу на национальном языке, русский язык был настолько слаб, что речи о поступлении в медицинский институт просто быть не могло.

Я по-русски понимал, свободно решал задачи, но выразить свои мысли на великом и могучем тогда не мог. Не мог и все. У меня не было разговорной практики. Поэтому поступил в сельхозинститут. Честно скажу, в сельскохозяйственном я не учился, а пахал. Днями сидел в библиотеке, читал, учил, вникал. Так трудился! Я из библиотеки не выходил.

Соблазняли ли меня девушки? Конечно! Я же был молодой, горячий парень. Но мне всегда говорили, что на чужой земле нельзя распоясываться и пить, тем более что всякое может быть. Я был достаточно послушным молодым человеком. Единственное, перед кем не мог устоять, это перед красивыми девчонками. И в этом деле меня долго держали армянские традиции. Это потом уже белорусские традиции «продавили»… (улыбается)

Но, конечно, это не повод для гордости. Для моего сегодняшнего мышления это просто неловко. Но что я буду врать? Я же перед Богом говорю. Что было, то было…

Помню свое первое смущение от того, как праздновали тогда православную Пасху. После третьего курса меня, студента зоофака, отправили на летнюю практику в Брестскую область, Каменецкий район, деревню Ряска. Председатель колхоза был по фамилии Бидуля – дважды Герой Соцтруда, депутат, не помню, какого Совета.… Это был показательный колхоз-миллионер.

Меня поселили в семью, где я жил весь месяц практики. И однажды к бабушке, у которой я жил, приехали гости. Началась суета – пекут, готовят… Я спрашиваю: «Что за праздник?» – «Пасха!» У нас в Армении так широко Пасху не справляли, красили яйца и все. На армянском Пасха – «Затык». Я знал, что Затык связан с крашеными яйцами, но никогда не знал, что это связано с Богом, с Христом.

А тут я понял, это что-то святое, и с трепетом ожидал ужина. А за ужином, смотрю, самогонка, водка, яйца, куличи… Это для меня было первым шоком, неожиданностью, противоречием. А они пьют и пьют, пьют и пьют. А я вообще не пил. Я спортом занимался и не пил ни грамма спиртного. В общем, ушел с этого застолья, не выдержал. Пьяные разговоры, приставания. Муж рядом, а она лезет ко мне – это же бред какой! Я убежал, закрылся в комнате, спрятался.

И после этого я попросил, чтобы меня переселили в интеллигентную семью. Меня поселили в семью директора музыкальной школы, где я прекрасно дожил остаток практики.

Вот такой для меня была первая встреча Пасхи. Это было дико. Пусть тогда я еще не знал Бога, но не мог понять, как можно встречать Божий праздник с самогонкой, с пустыми разговорами! Как можно приставать за столом к чужому парню! Для меня это было шоком! Я не мог представить, что общего между Христом и этой пьянкой, которую я увидел.

1991 год. Меня направляют работать в одно из сел в Могилевской области. Я приезжаю туда работать на три года, как положено, по-честному. Ищу председателя колхоза, захожу в столовую. А там одни женщины. «Ты кто?» – «Студент. По направлению, на три года» – «Если ты хочешь к 30 годам остаться мужиком, давай дёру отсюда! Уезжай! Чернобыль! Радиация!» И такой страх нагнали на меня, что я даже не добрался до дома председателя! Ноги в руки и сбежал оттуда.

…Как-то пошли раз с другом в парикмахерскую, которая была в гостинице. А друг мой, армянин, был преподавателем в торговом техникуме, где училась Лидия, моя будущая жена. Выходим из гостиницы, и он говорит: «Смотри, там три девушки стоят, пойдем познакомимся». Я говорю: «Да я не хочу». Остался разговаривать со своим знакомым. Потом, не выдержал, иду к ним. Пока шел, уже издалека приметил девушку – хорошенькая – и иду прямо к ней. Подхожу, она оглядывает меня с ног до головы, поднимает глаза, и наши взгляды встретились.

Не то чтобы это была любовь с первого взгляда, но это было что-то сильное. Я ей сразу сказал, что хочу встретиться с ней завтра в пять часов вечера. Она говорит: «Подумаю». Я говорю: «Нет-нет, если девушка говорит "подумаю", то она не придет. Ты скажи либо да, либо нет». Смотрю и контролирую ее своими черными глазами, чтобы она сказала «да». И она сказала: «Да»! Я говорю: «Не опаздывай».

На следующий день в 17:00 ее нет. Пять минут, десять, пятнадцать – ее нет. Я злой как собака. Адреса нет. Телефона нет. Где найти? И вдруг, смотрю, она идет. Я, с одной стороны, злой, а с другой – радостный. Но сам думаю: «Ах ты, я сейчас тебе покажу!» И спрятался в магазине. И смотрю через стекло, как она будет реагировать. Пришла, смотрит, меня нет, не стала ждать ни минуты, собралась уходить! Я ее догоняю сзади: «Привет!» Вот так состоялось наше первое свидание, она мне очень понравилась.

Лида – белоруска, из города Барановичи. Тоже училась в Гродно. Вот так Господь просто свел.

На самом деле, я пришел к Богу не из-за каких-то проблем. Я был грешником, осознавал это, как и все. Но я не был наркоманом, не имел болезней, не был преступником. Обыкновенный парень, который любил спорт, девушек и знал, что такое труд. Я всегда был любознательным, любопытным, любил образование. Меня всегда манило что-то новое, неизведанное.

Однажды гуляем с Лидочкой и увидели афишу фильма «Иисус Христос». В то время только появились видеосалоны, и все ходили смотреть фильмы. Я говорю: «Я не видел этого фильма, пойдем, посмотрим». Мое представление о Боге на тот момент было – православная церковь и католическая церковь, которая находилась напротив общежития, и ее колокола звонили в шесть часов каждое утро…

Мы пошли в кино. Это был двухсерийный художественный фильм по Евангелию от Луки. Притом его не верующие показывали, это был госзаказ. Зал был битком набит. На дворе стоял душный август 1991 года.

В процессе фильма всегда следишь за героем – какой образ, какой пример, как повлияет на тебя. Первое, что я заметил, – Христос добрый. Второе – меня шокировала его власть. Когда он разогнал всех торговцев из храма, опрокинул столы, и никто не пикнул! Для меня это был шок. И потом, когда он пошел на крест, это как-то затронуло мое сердце. Когда фильм заканчивался, пошли титры и весь народ начал подниматься, чтобы выйти, встал и я. Прочитал в титрах: «Если этот фильм коснулся твоего сердца и ты хочешь изменить свою жизнь … произнеси эту молитву покаяния». И дальше шла молитва покаяния грешника, молитва примирения с Богом. И я думаю: «Какой из меня молитвенник? Кто Бог – Святой! Кто я – грешник!»

Я хотел уйти, как и все. Но какая-то невидимая сила, невидимая рука пригвоздила мои ноги к полу. Я не мог шага ступить. Я хочу уйти, но на физическом уровне какая-то сила меня держит. И я начал произносить эту молитву: «Господи, прости меня за все мои грехи. Я хочу изменить свою жизнь…» Ну, примерно так. Шли титры, а я просто читал и повторял. И когда эта молитва совершилась, эта сила меня как будто отпустила. Мне стало легко!

Как только мы вышли за дверь кинотеатра, я сказал Лидии такие слова: «Единственный идеальный Человек – это Иисус Христос».Через три года я узнал, что в Библии написаны подобные слова. А тогда я понял: что-то произошло. Это сейчас я могу сформулировать, объяснить. Но тогда я не смог, я просто задал Лидии вопрос: «А как можно поближе познакомиться с личностью Иисуса Христа, узнать о нем побольше?» Она мне не сказала ни о католической церкви, ни о православной, ни о протестантской. Она мне сказала: «Читай Евангелие».

Сама Лидия из пятидесятнической протестантской семьи, ее папа был пастором. В 1985 году он большую церковь вел. Но тогда не было ни просвещения, ни учения, ни дополнительных книг. Даже Библии не было. Поэтому она тоже не знала, что со мной происходит. Она была молодая 17-летняя девочка, поэтому она сказала: «Читай Евангелие».

Я говорю: «А где найти?» Я тогда не знал, что в это время с ней происходили серьезные процессы, что Бог работал с ней. Она-то из верующей семьи, а я неверующий язычник, халдей, нечестивец. И она, понимая, что ее муж должен быть верующим, уже принимает решение меня бросить, но не говорит мне об этом.

Однажды я ее провожаю, и она, ничего не говоря, так хладнокровно, как всегда, прощается. А я не знал, что это уже навсегда, ее решение. А она знает. Какая у нее сила воли! Принять такое решение и даже не показать виду, намека. И такая любовь к Богу. Это говорит о большом, о многом, о стержне, который был внутри этой хрупкой девочки.

И она уехала. Я ее ищу, не могу найти. Пропала из моей жизни. Звоню ей домой, мне говорят: «Больше не звони сюда, ты такой-сякой…» Я звоню часто, и однажды берет трубку ее тетя. Я сказал: «Я в Барановичах. Если ты не скажешь, где Лидия, я ваш дом сожгу!» Она испугалась, дала номер телефона и назвала её местонахождение. Оказывается, она уехала к папе. Папа работал в Риге на стройке и жил там.

Я позвонил. Она была в шоке. «Привет. Я еду» – «А па…» Я положил трубку, не дав договорить ей слово «папа». Купил билеты, две большие сумки продуктов, коробку конфет, две бутылки коньяка – с тестем же знакомиться еду!

Приехал, она встретила. Достаю продукты, коньяк, она говорит: «Мой папа не пьет» – «Я тоже! Но за знакомство же надо!»

Вот так мы познакомились с её отцом. Оказалось, что он очень мудрый человек, один из моих первых духовных наставников, который дал мне правильное направление. Мы с ним общались всю ночь. Он меня изучал…

Он испытывал меня, проверял. Потому что он видел серьезность моих намерений и хотел знать, в чьи руки отдает свою дочь. Он делал это мудро. И я благодарен Богу, что он сделал правильный выбор, принял правильное решение. Не прогнал, потому что я армянин, а увидел во мне что-то и дал мне возможность жениться на Лидии.

В моей деревне моя родня и близкие выросли атеистами. О Боге, о церкви речь не шла. Никто никогда в церковь не ходил. Никто не венчался в церкви.

Армян держат больше армянские традиции. Но не сама григорианская церковь. Я ни одного священника григорианского ни разу в своей деревне не видел. Никто не проводил там богослужений, ни в деревне, ни в районном центре. Мы были атеистами.

Я, как только покаялся, примирился с Господом, получил спасение, родился свыше и приехал в деревню, весь духовный мир как будто ожил! Особенно вера, старая армянская григорианская вера! Она ожила в бабушке, которая ни разу не молилась! Но она мне сказала первая: «Ты предал нашу веру!» – «Как я предал? А что, мы веровали?» Я в этой вере никогда не был. Кого я предал? Что значит предал? «Наша вера старая….» – «Послушай, бабушка, из-за того, что старая, это не значит, что истина».

Естественно, вся семья восстала. Брат назвал меня «ходящий крест». Папа сказал: «Если еще раз скажешь «написано», ты мне больше не сын». Я ему сказал: «Написано!». Он бросил Библию на пол и ушел. Друзья начали уговаривать: «Что с тобой? Крыша поехала?»

Один друг даже моему отцу говорит: «Руслан, а помнишь, я говорил тебе не давать ему второго высшего образования? С ума сойдет, как наш сосед». Родственники все по-разному отнеслись….

Один был очень мудрый, мягкий, вежливый, культурный, воспитанный. Взял меня под ручку и говорит: «Ты такой умный, такой образованный. Мы так ждали тебя, так верили, что, когда ты закончишь учиться, вернешься, станешь министром, а мы все будем под твоими крыльями…» Я говорю: «Ты понимаешь, то, что сейчас есть в моей жизни, это больше, чем быть министром!» А у них нестыковка вышла, потому что моя жизнь изменилась радикально. Приехал другой человек – возрожденный человек!

Помню, приезжают друзья: «Поехали пить!» – «Нет, я не поеду». Драться лезли! «Ты что, с нами не поедешь?!» Второй говорит: «Послушай, он начал другую жизнь, не лезь! Что ты лезешь!»

Сплю, в три часа ночи крик: «Миша!» Я одеваюсь. Бабушка: «Не выходи, будут бить тебя». Я говорю: «Во-первых, никто бить не будет, во-вторых, пусть».

Ночь, выхожу за ворота, микроавтобус, полный мужиков. Они меня в микроавтобус, а там дым, запах водки, и мои друзья, и другая компания. Друг спрашивает: «Ты скажи нам, Бог есть или нет?» – «Бог есть! И я лично могу вам всем доказать!» – «Доказывать не надо, все понятно. Выходи». И открыл дверь. Выхожу, иду домой через дорогу, а там у нас роща. Смотрю, бабушка в ночнушке с граблями, папан с топором, брат – стоят, готовы выступить на мою защиту.

Оказывается, что было. Они в горах пили, веселились дальше, и один из компании говорит: «У вашего друга крыша поехала». Мои друзья стали меня защищать. Может, им самим это было чуждо, но они защитили меня как друга. Это есть настоящая дружба. Они говорят: «Нет, у него крыша не поехала». И все вместе приехали убедиться. У нас деревне есть магазин, а рядом с ним дом продавщицы. И в три часа ночи они будят продавщицу, берут шампанское, а там есть храм старинный разрушенный, только стены. Они заходят в этот храм, накрывают там стол, ставят шампанское, наливают и говорят: «Давайте выпьем за то, что Бог есть!» Вот такие у них были представления о вере.

Может быть, и поколебался бы, если бы до этого на самом деле мне показывали какую-то альтернативу, григорианскую веру… Но я, во-первых, до этого ничего не знал. И второе – это то, с чем я встретился. Я-то встретился не с теологией, не с церковью, не с протестантской церковью. Сам Господь Иисус лично нашел меня. Он прикоснулся ко мне. То есть я встретился с Личностью. Не с его словами, не с теорией. Я встретился практически. Это было мое личное познание. Это мой опыт. И поэтому мое убеждение, которое было основано на собственном опыте, было крепче, чем их аргументы, которые не имели никакого обоснования для них самих. Потому что их единственной целью было вывести меня из того, что я познал.

«Новое Поколение» – это протестантская церковь. Так как исторически и жизненно сложилось, что есть три ответвления христианства: католики – их больше миллиарда, протестанты – более 600 миллионов, православные – примерно 250 миллионов человек. Так вот, «Новое Поколение» – из протестантского ответвления.

Почему в обществе нас часто называют сектой? Первая причина – это невежество. И недобросовестная конкуренция, мягко скажем.

Конкуренция есть? Конечно. Понимаешь, на бомжа никто ничего плохого не скажет. Его не атакуют – он не представляет ни угрозы, ни опасности. Он ничего не представляет. А мы что-то делаем! Живем на этой земле и служим Господу и обществу.

Пили ли мы чай с братьями во Христе? С католиками, с баптистами, с пятидесятниками мы пили чай. Но, к сожалению, на этих встречах не было представителей православной церкви. Я не знаю, почему. Разные могут быть причины....

Но даже когда я переехал сюда в 1999 году, первое, что я сделал, поехал ко всем руководителям конфессий, церквей и сказал: «Я новый человек. Я буду здесь протестантским священником. И я хотел бы с вами познакомиться и иметь отношения, потому что у нас есть общая цель, есть проблемы, которые мы можем решать вместе». Некоторые сердца и двери открылись. Тогда у нас был епископом Гавриил. Он так посмотрел на меня, я потом понял тот взгляд: «Мальчик, что ты сюда пришел?» И все.

Единственное, где мы собираемся, и это хорошо, стол, где мы можем вместе сидеть – это религиозный совет при губернаторе. Но человеческого общения не сложилось, а это плохо, на мой взгляд.

Я уже 17 лет здесь. И каждый год на Рождество и на Пасху мы поздравляем с подарками и открытками абсолютно всех! Но, к сожалению, ответной реакции нет.

Как принимают наши подарки? «Спасибо большое. Передавайте привет…» Дальше прихожей не пускают… Я думаю, что все зависит, в первую очередь, от личности. Я знаю, что есть другие священники – такие как Александр Мень. Потрясающий священник! Когда я читаю его книгу «Сын Человеческий», я вижу его сердце, его мышление, я вижу его глазами. И я верю, что есть много таких. Очень много от личности зависит. Можно было бы найти общий язык.

С моей стороны я стараюсь иметь мир со всеми. Мое сердце открыто для любого. Я готов и за стол сесть, и вместе какое-то общее дело делать. Потому что проблемы нужно решать совместными усилиями. Да и перед Богом, чтобы Господь Бог радовался и народ, посмотрев на нас, брал пример, как Христос сказал «между вами должна быть любовь». Если между нами нет любви, как мы объединим общество? Никак, к сожалению.

«Новое Поколение» – это не только церковь в Благовещенске. Это целое движение по всей России, в том числе в Амурской области. Только в Благовещенске нас около тысячи.

Говорят, что люди отписывают нам квартиры? Пусть придет хоть один такой человек, который может сказать, что пастор (или церковь «Новое Поколение») забрали его квартиру. Пусть скажет, где забрали, кто забрал? Таких случаев не было, и нет.

А то, что люди приносят десятины и жертвоприношения – они делают это добровольно, по собственному желанию: хочет – отдаст, не хочет – не отдаст.

Человек приносит столько, сколько сам захочет, во сколько он оценил… Потому что у людей разные возможности. А у нас же люди разного социального статуса – не только успешные, но и пенсионеры, студенты, безработные. Мы порой людей поднимаем со дна. В основном это люди со дна. У людей, которые приходят, в основном ни кола, ни двора. Многие не умеют даже работать, мы здесь учим их работать. Здесь обучаем даже некоторым профессиям. Строительством занимаются, многим навыкам здесь учатся…

Представь, молодой человек в 15-16 лет начинает колоться, становится наркоманом. Ну, где и когда он мог научиться работать? 10-15 лет кололся. 30 лет мужику, а он еще не работал. И плюс к этому, когда он возвращается к жизни, то оказывается, что эти 15 лет он как будто потерял, остановившись в росте – интеллектуальном, эмоциональном – на том подростковом уровне. И только сейчас он начинает переживать расцвет…

В Амурской области у нас три реабилитационных центра – в Благовещенске, в Прогрессе и в Тынде. В Прогрессе сейчас постоянно живут 110 человек. В Благовещенске – около 20. Вообще, с 2002 года реабилитацию прошли более полутора тысяч человек, из них 37 процентов вернулись к жизни. У официальной наркологии ремиссия максимум 3-5 процентов, у нас 37! Наркологи не поверят? Я им дам живых людей. Я же не из воздуха беру.

Естественно, зависимость – это серьезная проблема. Я бы сказал, что это больше, чем химическая проблема. Она – духовная беда. Поэтому здесь нужна сверхъестественная сила от Бога. И решить эту проблему можно только в молитве и верою, в первую очередь. Это пункт номер один. Если этого нет, наркомана нельзя излечить. Золотого укола нет!

У нас был человек из Москвы. Он лечился у знаменитого нарколога, лечился в Киеве и в государственных учреждениях, во всех московских клиниках. Даже в Испании был! Нигде ничего не помогло. Привезли сюда. Здесь он получил свободу. Сейчас он женился, у него ребенок, занимается бизнесом и служит в церкви. Он служитель в церкви. Он помогает другим. А 15 лет назад родители, если можно так сказать, должны были хоронить и его, и его брата. Это один только случай. А подобных живых историй у меня много.

Закон «нельзя» не работает. Есть другое – «не хочу». Это другой закон, это уже свобода. Поэтому когда «нельзя» – это закон, но когда «не хочу» – это свобода. Они истинно свободны! Когда люди познают истину, истина делает их свободными. Истина освобождает! И это есть сила. И в этом секрет.

Как близко должны быть церковь и власть? Они должны взаимодополнять друг друга. Все, что должна делать власть для общества, церковь не может делать. Все, что может делать церковь для общества, власть не может делать. Поэтому, если будут именно взаимное дополнение, понимание и цивильное сотрудничество, объединение усилий земной и духовной власти, тогда реально есть шанс и вера, и надежда поднять наше общество.

Речь идет о сотрудничестве. Потому что мы обязаны, во-первых, молиться за власть и начальствующих, благословлять их, чтобы у них были мудрость и правильное сердце. Ведь много зависит от сердца, много зависит от мудрости.

Мы говорим о тех вещах, о которых вообще не говорят ни в школах, ни в институтах. А все проблемы, вообще-то, имеют более глубокие корни – это сердце. Если мы решим проблему там, в сердце, то мы решим проблему в человеке и в обществе.

Поэтому, если будет понимание – чтобы власть понимала церковь, а церковь понимала власть, чтобы мы понимали язык власти, а они понимали язык духовный, не игнорировали из-за непонимания, а нашли общую платформу для диалога – вместе мы тогда сделаем больше.

Мое достоинство – в Боге. Мое достоинство не зависит от мнения или отношения людей. И поэтому, когда есть такое неравенство, даже несправедливость – потому что мы очень много делаем для нашего общества, для нашего города. Но порой не то что закрываются глаза, а наш труд аннулируется и сознательно унижается. Но и это меня не оскорбляет! Потому что я награду получаю и получу от Господа на небесах. Я хожу перед Богом. А человеческая награда что? Ну «спасибо» и, может, диплом какой-то, благодарственное письмо, вознаграждение финансовое какое-то, какие-то копейки…

Но когда я не ожидаю от людей, я получаю от Бога. Когда я получаю от людей, не получаю от Бога. Поэтому, когда меня Бог награждает, это самая великая награда.

Наша социальная работа многогранна. Церковь должна быть там, где беда и проблема, я это четко понимаю и даю себе в этом отчет. Для этого мы здесь. Я не зря говорю, что все, что может делать церковь, не может делать власть. Поэтому то, что мы делаем, власть не может делать. Даже молиться за людей, за больных, поэтому мы, естественно, этим занимаемся. У нас есть разные реабцентры: мы занимаемся и наркоманами, и алкоголиками, и бомжами.

Есть у нас и тюремное служение: наши люди занимаются заключенными не только в тюрьмах, но и после их освобождения. С ним проводится большая работа – оформление документов, адаптация к жизни на свободе, социализация. Ведь почему многие сознательно совершают повторные преступления и возвращаются назад? Потому что не могут ориентироваться на воле. Они ориентируются только в тюрьме: им там и язык понятен, и движения, и атмосфера.

Совершаем много работы в детских домах. У нас имеется очень хорошая тенденция – адаптировать детей из детских домов в семьях. Одна семья «заражает» этой «благословенной заразой» другую семью, показывая положительный пример.

Наши люди трудятся в хосписе – в паллиативном отделении городской больницы – каждый день, без выходных, без праздников, с 8 утра до 16 дня. Это около 30 женщин из церкви, которые не получают зарплаты, никакого материального вознаграждения. Никакого. Это и есть добродетель, это и есть сострадание, это и есть любовь, это и есть характер Христа.

Мы хотим через добрые дела, которые мы совершаем, через все соцпроекты показать лицо христианства. Лицо христианина. Этому учит нас Господь.

Во главе нашей церкви стоит церковный Совет из 16 человек. В повестке дня каждого церковного совета есть текущие программы и проекты, требующие, в том числе, финансовых затрат. Кроме программ и проектов, у нас есть регулярные ежемесячные расходы. На зарплате у нас порядка 15 человек. Не скажу, что она высокая, но не низкая. В любом случае, протягиваем ноги по длине одеяла. У нас нет олигархов, как нет и спонсирования из Европы, из-за границы.

Также у нас есть ежегодный отчет перед всеми на членском собрании. Я выхожу и говорю, что в этом году мы потратили, например, на милосердие более миллиона. Для нашей церкви это очень хорошая сумма.

Что значит на милосердие? Это все соцпроекты, соцпрограммы. Если ежемесячно взять, то получится около 87 тысяч каждый месяц…

Люди видят все. Они видят, как совершается ремонт, обновляется здание, техника, оборудование. Это все деньги! Ведь они не просто приносят, это их жертва. Это и есть вера, а закон сеянья и жатвы не прекратится – так в Библии написано. Не только картошка – картошка, помидор – помидор, а это относится ко всему. Добро посеешь – добро пожнешь, финансы посеешь – финансы пожнешь.

В каких условиях живет моя семья? У нас есть дом, в Чигирях. Большой ли дом? Для нашей семьи нормальный. Если бы был чуть больше, то уже был бы большой для нас, если бы был чуть меньше, то мы бы уже не вмещались. У меня семеро детей. Пятеро своих и двух девочек мы приютили примерно пять-шесть лет назад. Они были в приюте в Новокиевском Увале.

Дома у одной дочери одна подруга ночует, у сына друг ночует, всегда кто-то есть из гостей. Люди не просто приходят, уходят, кушают, а у нас еще и ночуют, и еще по два-три человека стабильно. Да я не помню, чтобы мы просто семьей собирались за столом – это редкость.

Есть ли у меня машина? Да, есть. Лет пять назад ее подарили. До этого не было.

Закон об оскорблении чувств верующих? Я никогда не пойду в полицию или прокуратуру жаловаться, что кто-то оскорбил мою веру. Мою веру оскорбить невозможно! Ну как можно оскорбить воздух, которым я дышу? Смешно же это все!

Первоапостольская церковь – пример для нас. Наши отцы, которые умирали за веру, которые сидели в тюрьмах, которые платили серьезную цену. И они не жаловались. Они достойно, мужественно шли на муки за веру свою. За свои убеждения. Столбы, кресты и тюремные камеры превратили в кафедры для проповеди Евангелия. В моем представлении образ верующего таков. А если верующий начинает писать, что оскорбили его чувства как верующего – «Товарищ прокурор, помогите мне…» – то, мне кажется, проблема с этим верующим.

Какой закон есть в стране – Конституция, Уголовный кодекс, Гражданский, пусть они защищают и мои права, и права светских людей одинаково. Не надо придумывать какие-то законы. Если Бог меня не защитит, то никакой земной закон меня не защитит. Веру оскорбить невозможно!

Хороший ли я сын? Стараюсь быть не плохим. Звоню родителям примерно раз в неделю. Бывает и несколько раз. Я не только звоню. Если юбилей у родителей, то мы летим туда. Мы исполняем родительскую заповедь – «Почитай отца и мать». И оказываем финансовую помощь. Забочусь всячески. Забочусь о моральной защите, о психологической. Чтобы они могли жить безопасно, без переживаний.

Может ли сегодня меня ругать мама? Мама может, но не ругает. С детства она меня не ругала. Папа меня наказывал за то, что я закурил. Поставил меня на стульчик и ударил по щеке. Я был маленький и не помню этого, но я ему сказал: «Брат Руслан, за что ты меня ударил?» (улыбается)

Папа уже о внуках заботится: «Эту внучку так воспитывай, этого внука так воспитывай». Бывает, молчу, бывает, спорю. Но у нас есть границы, и он куда-то вхож, куда-то нет.

Мне порой хочется приехать в родительский дом к ним домой, постоять возле печки, пожарить картошку, как мы раньше это делали. Веришь, жареная картошка из родительского дома – самая вкусная на свете.

Когда я приезжаю к ним зимой, никуда не хожу. Дома постоянно общаемся с отцом. Мы по- настоящему скучаем друг по другу…

От чего могу заплакать? От боли, которая в других людях. Когда я вижу проблему, боль в обществе. Порой меня критикуют за то, что я кричу на служении, так вот отчасти этот крик рождается от той боли. Да, когда на богослужении кричу, это крик моей души, это боль моя...

Например, мы дома смотрим фильм, и, когда наступает душещипательный момент, все дети смотрят на меня – папа будет плакать или нет?

Я могу быть жёстким, потому что мое сердце не до конца стало мягким. Объясню. Вообще, сердце человеческое – жесткое, грех ожесточает сердце. А когда сердце жесткое, то только сверхъестественным образом можно заменить его. Поэтому мое сердце не до конца еще заменено.

Я могу раздражаться. В своих детях могу видеть недостатки, которые мне очень не нравятся. Но я могу попросить прощения у своих детей за то, что я был с ними несправедлив или слишком суров к ним. Я помню, что я уходил, но совесть мучила: «Вернись, попроси прощения». Я возвращался и просил прощения.

Льстят ли мне? Да, очень много, и я это вижу. Я имею свидетельство, что когда я угодил Богу, а когда не угодил. Как я себя веду, когда слышу лесть? Это зависит от человека, от ситуации. Бывает, что говорю открыто: «Не надо льстить». А иногда улыбаюсь, говорю «спасибо».

Есть оценка, которую не я ставлю, а мою жизнь оценивает Господь. Есть стандарт золотой, от этого стандарта нельзя отказываться. Когда я не соответствую этому стандарту, то я недоволен.

Кто мне всегда говорит правду? Это моя жена, моя Лида. За что я ей очень благодарен. Есть среди помощников, которые говорят, как есть, как думают, и им я тоже благодарен.

Что для меня Россия? Вторая родина. Моя первая родина – это моя деревня, горы, поля. Мое призвание, мое предназначение – быть здесь. Я сам хотел жить и служить в Армении, но судьба сюда перебросила, я понимаю, что это воля Господа. Я не могу служить стране, если ее нет в моем сердце. Поэтому я и говорю, что она моя вторая родина. Я так же служу России, как я служил бы в Армении. Мне кажется, что я армянин, который изменен Богом…

Я обожаю, когда играет дудук. Лаваш люблю, шашлык люблю. Но, чтобы вот ностальгия была, такого нет. Ностальгия только по дому, по отчему дому, по горам, по родникам.

Боюсь ли я смерти? Нет! Несчастны те люди, которые на Христа надеются только в этой жизни. Если на Христа не надеюсь и в будущей жизни, то тогда я несчастный человек. Если я надеюсь на Христа не только в этой жизни, но и в следующей жизни, то мне умирать не страшно. Потому что смерть потеряла надо мной власть в тот момент, когда я принял вечность в свое сердце.

Секунды сомнения? Бывают. Но сомнения в том, что Бог есть, никогда не бывает. А получится какое-то дело или не получится, такое бывает. Какие-то программы, проекты, те задачи, которые передо мной ставит общество, церковь, Бог.

Я очень люблю быть один. Помолчать, в себя заглянуть. Тогда я один на один с Господом.

Что для меня отдых? Сон, сауна, люблю загорать, купаться, спортом заниматься. Смена обстановки– отдых. Лес – еще какой отдых!

Спортом занимаюсь три четыре раза в неделю.У меня есть турник, брусья, отжимаюсь, подтягиваюсь. Разные упражнения придумываю. Я должен выглядеть эстетично, потому что я не себя представляю, а храм. Храм – это не физическое строение, а это мы – люди.

Алкоголь? Ни капли. Мне это не нужно. Я и без алкоголя знаю очень много радостей в жизни. Настоящих…

Михаил Дарбинян родился 3 июля 1968 года в армянском селе Куртан. Имеет два высших образования: зооинженера и юриста. С 1999 года живет в Благовещенске. Пастор церкви «Новое Поколение».