Священники большого города. Отец Алексий Гостев

Систематически ходить в храм я начал в 1980-х годах. Я тогда занимался с репетиторами, ездил на какие-то курсы в университет, и мой маршрут пролегал через станцию «Кропоткинская». Там находится замечательный храм Ильи Обыденного, один из лучших московских приходов того времени. В нем служили прекрасные священники, регулярно звучали проповеди, что, надо сказать, тогда было редкостью — во многих московских храмах проповедовали только по большим праздникам. А в Обыденском и проповеди были, и прекрасный хор, и сама атмосфера была удивительно одухотворенная и интеллигентная. Позже я узнал из литературы, что в этой церкви служил свои первые после рукоположения литургии отец Сергий Булгаков. В двадцатые годы философ Лосев здесь звонил в колокола. Я очень благодарен Богу за то, что оказался, скажем так, в духовном поле этого храма.

После школы я поступил на русское отделение филологического факультета МГУ. Постепенно оформлялось мое желание посвятить жизнь церкви. Занимался я изучением Достоевского, что немало способствовало обращению к богословским проблемам. После защиты диплома возник вопрос: идти в аспирантуру или в семинарию. На пятом курсе я пришел в церковь Троицы в Хорошеве — это уже было в перестройку. Читал, помогал в алтаре — и так провел полный церковный год. После этого хотел просить у духовника благословение для поступления в семинарию.

В этот момент храмы в массовом порядке стали отдавать церкви, и стало очевидно, что если РПЦ не начнет присылать туда священников, то эти храмы могут оказаться в руках у сектантов или будут использоваться не по назначению. Тогда стали рукополагать не только тех, кто закончил семинарию, но всех, кто был более или менее готов и имел рекомендацию духовника. Так и получилось, что вместо поступления в духовную школу я сразу стал священником. Мне было тогда 23 года.

Я часто вспоминаю, как мы с моим товарищем впервые приехали в Аксиньино. На месте храма были руины, помещение занимал совхозный склад, где хранилось сено, а вокруг была такая буйная растительность, что поначалу у меня сложилось ощущение, что мы просто-напросто ошиблись адресом и прибыли не в то село.

В течение месяца я служил молебны и панихиды, а потом выдали антиминс, и я стал совершать литургию — в условиях, близких к походным. За год до этого остов шатра колокольни снес ураган, и он упал прямо на крышу храма. И сперва пришлось заниматься восстановлением кровли, потому что иначе дожди и снег привели бы к тому, что обрушился бы свод. Так понемногу началась реставрация, одновременно проводились богослужения, и жизнь прихода стала постепенно возрождаться.

Первые годы мы с женой снимали жилье у прихожан на Николиной Горе. Это был старинный дом, который, к слову, был построен композитором Мясковским. Представлял он из себя сруб на лесном участке, вода была в пятидесяти метрах в одну сторону, туалет — в пятидесяти метрах в другую. Словом, жизнь в таких условиях сложно было назвать комфортной, но я помню ощущение счастья, когда мы проснулись после первой ночи в этом доме: небо, сосны, выпал первый снег.

Так мы жили два года, потом перебрались в помещение бывшей крестильни при храме. В советские годы этот дом занимал сельсовет. В данном случае проявилась паразитарная сущность советской власти: за семьдесят лет в селе ничего не построили, и даже для сельсовета использовали церковную крестильню! А дом священника был преобразован в клуб, который тогда, в начале 90-х, работал, что называется, на износ. Так что когда нам этот клуб передали, дом фактически уже не подлежал восстановлению. Лишь через десять лет удалось построить на этом месте дом причта. К слову о церковном доме. Изначально он принадлежал протоиерею Георгию Колоколову, бывшему настоятелем храма до начала тридцатых годов. Это был выдающийся пастырь, законоучитель ряда учебных заведений округи, член краеведческого общества. В 1931 году его отправили строить Беломорканал, а после краткого освобождения вновь арестовали, обвинив в контрреволюционной пропаганде, и расстреляли на полигоне в Бутове. На Архиерейском соборе 2000 года протоиерей Георгий Колоколов был причислен к лику новомучеников российских.

Интеллигенция в некотором смысле уникальное русское явление. В европейских языках отсутствует само понятие интеллигенция. Она возникла именно в России в конце девятнадцатого века как слой людей из самых разных сфер жизни, живущих идеями, культурных и творческих, иногда оторванных от действительности и слабо связанных с жизнью других классов общества. Формирование этого слоя, как правило, происходило под знаком либерализма и свободомыслия. С духовенством у интеллигенции до определенного времени было мало точек пересечения. Ситуация меняется на рубеже столетий, когда лучшие представители интеллигенции разочаровываются в революционной идеологии и обращаются к религиозным ценностям. Некоторые из них становятся священниками, как, например, Павел Флоренский и Сергей Булгаков. Этот процесс был отчасти запечатлен в сборнике «Вехи», столь раздражавшем, и не случайно, в свое время Ленина.

В советские годы появляется так называемая советская интеллигенция, но также сохранялись традиции интеллигенции подлинной, и, как правило, это были глубоко верующие люди: Сергей Фудель, Алексей Лосев, Сергей Аверинцев и многие-многие другие. Под гнетом советских гонений и общей культурной и духовной дегенерации лучшие представители интеллигенции и духовенства солидаризировались и сплотились. В целом, к сожалению, как духовный уровень интеллигенции, так и уровень интеллигентности духовенства в этот период существенно понизился. И нельзя сказать, что после перестройки эта ситуация изменилась кардинально.

Новое время принесло новые проблемы и новую поляризацию. В начале 90-х наметилась тенденция к сближению всех сравнительно здоровых сил общества и возникли надежды на духовное, культурное и социальное возрождение, особую роль в котором должна была играть Русская церковь. В действительности все оказалось сложнее и печальнее. Романтизм иссяк. Огромный кредит доверия, которым пользовалась в обществе церковь, постепенно уменьшается. Увы, нам не удалось встать во главе нравственного и социального возрождения, которое остается величиной скорее искомой, чем данной и даже заданной. И духовенство оказалось в этой ситуации не впереди общества, но внутри его, разделяя его проблемы и весь извилистый путь последних десятилетий. Интеллигенция и духовенство сегодня вновь входят в фазу отчуждения, как это было до революции и в целом продолжалось в советский период. История показывает нам, что это не идет во благо ни обществу, ни церкви. Необходим диалог. Гордыня, сознание исключительности и нетерпимость не украшают ни представителей интеллигенции, ни представителей духовенства. Диалог неизбежно предполагает доброжелательность, открытость, готовность слушать и понимать. К этому должны мы стремиться — как в общем, так и на уровне личных контактов и взаимодействия.

У нашего выдающегося религиозного философа Владимира Соловьева, в его книге «Духовные основы жизни», есть замечательная мысль — как поступать нам, считающим себя христианами, в непростых жизненных ситуациях, когда страсти кипят, а ответы на вопросы не очевидны? Надо представить себе, как бы поступил на нашем месте Иисус Христос. И такую возможность дает нам Евангелие. Вот, например, случай с блудницей. Иисусу говорили: по закону надо забить ее камнями. А Он ответил: «Кто безгрешен, пусть первым бросит камень». Христос призывает нас к терпению, прощению и любви. Он молился даже за тех, кто Его распинал.

В течение всего советского времени церковь была лишена полноценной жизни, лишена возможности просветительства, благотворительности. Эта деятельность велась, но в полуподпольных формах. После перестройки эта возможность была церкви предоставлена. Разумеется, не так легко сразу начать все делать открыто и организованно, как это происходит в западных странах, где не было таких гонений и церковная традиция не прерывалась.

Вся церковь лежала в руинах, в первую очередь это касалось внешнего — храмов и монастырей. И поэтому сперва мы принялись за восстановление внешних форм. Но с наполнением этих форм содержанием все сложнее. Семинарий появилось много, но их уровень далек от совершенства. Это как со школами — появилось много частных школ. Они могут быть очень дорогими, там прекрасные условия, охрана, питание, но с точки зрения образования эти школы пока не блещут. Потому что школам нужны традиции. Для их появления нужно время. Тем более если мы говорим о школе духовной, о семинарии. Ведь до конца 40-х годов вообще все учебные церковные заведения были закрыты. Духовное возрождение, возрождение просветительства, церковного искусства, науки — все это долгие и сложные процессы. Все это делается, но зачастую внешнее опережает. Подчас мы, священники, оказываемся в большей степени хозяйственниками, финансистами, реставраторами и строителями. К этому вынуждают обстоятельства. Меньше остается времени на чтение, на поддержку своего собственного уровня. Такова эпоха. Но ответственности с нас это не снимает.

Людям, чьи ожидания в отношения церкви не оправдались и которые сейчас чем-то смущены, следует помнить: есть Церковь Христова как опыт общения с воскресшим Иисусом, опыт будущего торжества Царствия Небесного — в таинствах, евхаристии, нашем взаимном общении и любви, в добрых делах — и есть церковь как наша организация, административная структура. В каком-то смысле эта структура является некоей формой, раковиной. Тем, кто смущается жизнью или словами священнослужителей, следует помнить, что церковь и ее служители не одно и тоже. Церковь, в конце концов, это община святых. Насколько мы святости причастны, настолько мы и являемся церковью, а во всем остальном проявляется чисто человеческая сущность, а подчас и немощь.

Даже в те времена, когда жили «великие святители и учители», происходили самые разные нестроения. И лжесоборы созывались, и того же Иоанна Златоуста, чью литургию мы служим в течение всего церковного года и чтим одним из самых любимых наших святых, обвинили в том, чего он не совершал, и отправили в ссылку, где он и умер. Но в то же время, пускай и не явно, всегда присутствует святость и продолжает совершаться евхаристия. То есть несмотря ни на что продолжается эпоха Нового Завета.

Около десяти лет мы каждое воскресенье после литургии собираемся на «Евангельские встречи». Они существуют для людей, которые хотят духовного общения, хотят, скажем так, некоего продолжения литургии. При современном образе жизни, когда мы не живем в одном квартале или в одной деревне, не всегда есть возможность создать общину в прямом смысле слова. И людям как-то обидно: пришел-ушел, и все порознь. Все-таки евхаристия делает из нас клеточку церкви, создает единство.

В западном богословии есть даже такой термин — литургия после литургии. Там речь идет о благотворительности и о других формах христианской деятельности за рамками богослужения. Именно из такой потребности и возникли наши «Евангельские встречи». Если говорить в терминах катехизации, это продолжение катехизиса для тех, кто уже крещен и участвует в евхаристии. Люди остаются, чтобы попить чаю, пообщаться, но стержнем встреч стало именно углубленное изучение Нового Завета. Итак, прошло около десяти лет, и мы только сейчас заканчиваем Евангелие от Матфея. Мы читаем небольшие отрывки и обсуждаем. В праздники делаем перерывы и говорим на другие темы. Сейчас у нас еще идет и цикл лекций по введению в историю церкви. Что касается изучения Евангелия, на наших встречах делается акцент на изучении устной первохристианской традиции. Ведь никто из двенадцати апостолов ничего не записывал, разве что Петр составил несколько посланий. Свидетельства о жизни Иисуса, о Его чудесах, о смерти и воскресении передавались в первую очередь устно и только потом легли на бумагу. Изучение устной традиции позволяет понять многие смыслы Священного Писания, которые без этого оказываются не столь очевидны.

Священнику всегда идет во благо, если у него есть какое-то образование, помимо духовного. Тогда он может использовать эти свои знания, взаимодействуя с людьми как пастырь. В плане просветительской деятельности наличие светского образования всегда в плюс. Священник, который активно задействован в какой- то нецерковной области жизни — священник-врач, священник-писатель, — может действовать на своем месте как христианин и подавать тем самым пример.

Ведь христианину необязательно все время находиться в ограде церкви. Если ты дворник, необязательно мести именно церковный двор; если ты художник, необязательно создавать именно церковные произведения. Быть христианином нужно на том месте, куда тебя поставил Господь, где ты оказался в соответствии со своими талантами и возможностями. Так что если священник реализует себя не только в узко церковном контексте, это хороший пример для других. Нужно не сколько людей тянуть внутрь церковной ограды, сколько выводить за эту ограду Христа.

Помимо моей деятельности на Аксиньинском приходе, я являюсь одним из руководителей программы «Метанойя». Это программа направлена на оказание духовной и психологической поддержки для желающих выздоравливать от алкоголизма, наркомании и созависимости по программе «12 шагов». Изначально она появилась при молодежном центре Даниловского монастыря. Каждую субботу в помещении центра в 14 часов начинаются встречи. Ведет их создатель этой программы, игумен Иона Займовский. А по четвергам, с 18 до 20, проходят встречи в помещении одиннадцатого наркодиспансера на улице Куусинена, которые веду я вместе с психологом.

«Метанойя» — православная программа, то есть в ее рамках мы все комментируем именно с точки зрения православной духовности, но непосредственно выздоравливать отправляем в неконфессиональные группы «12 шагов» для анонимных алкоголиков, анонимных наркоманов и так называемых созависимых.

Само движение анонимных пришло к нам из США. Это не означает, что оно противоречит православию, ибо изначально шаги взяты непосредственно из Евангелия. Нужно понимать, что алкоголь и наркотики — это лишь вершина айсберга. За этим в конечном счете стоят наши недостатки: гордыня, самоволие, неумение решать жизненные проблемы. Если я просто не употребляю химические вещества, это не значит, что я отбросил свои предубеждения, — у меня все равно остается алкогольное мышление, алкогольная психика, то есть у меня все остается по-прежнему искаженным. В таком случае воздержание становится пружиной, которую долго сжимают, а потом она начинает со страшной силой распрямляться. Закодированный человек только и ждет, когда же пройдет кодировка, он озлоблен и напряжен. А люди, которые выздоравливают по программе «12 шагов», получают помощь от Бога через группы самопомощи. Делая шаги, человек анализирует, что его привело к болезни, что с ним происходило. Он начинает составлять список всех тех, кому он в жизни принес ущерб. А дальше — это компенсация этого ущерба, если, конечно, она не идет во зло самим пострадавшим.

Некоторых православных иногда смущает, что в их литературе о методе «12 шагов» вместо слова «Бог» иногда употребляется понятие «высшая сила». Дело не в политкорректности, а в том, что возможность выздоровления по этой программе дается не только православным, но и представителям других религиозных убеждений и даже атеистам. И наоборот — если мы приходим больными в церковь и не осознаем своей болезни, не получаем специальной помощи, в 99% случаев мы такими же больными и уходим. Несмотря на то, что в России большинство людей, выздоровевших по программе «12 шагов», в итоге приходит в Православную церковь, само по себе исцеление не может быть конфессиональным.

Созависимость — малоизвестная у нас область. Люди, которые живут с наркоманами и алкоголиками, неизбежно получают проблемы со здоровьем, прежде всего — духовным и психологическим. Человек, который сам что-то употребляет, в какой-то момент может сказать, что он погибает, что ему нужна помощь. С созависимостью сложнее — ты не употребляешь никаких веществ и вроде бы нормальный человек. На самом деле эти люди подвергаются страшному разрушению со стороны своих зависимых родственников. Я думаю, у нас в России больше половины населения — созависимые.