Пастор Владимир Обровец: «Большие, непьющие, воспитывающие детей в христианских традициях семьи — это наша сила»

О четырех поколениях баптистов

Мой дед был старостой большого православного прихода под Брестом, вместе со священником и дьяконом ездил крестить сельчан. Его старший сын Демьян, мой родной дядя, в 16 лет первым перешел в баптистскую церковь, которая только-только в этом селении организовывалась. Сначала мой дед и бабушка Ульяна выгнали старшего сына. Дали полотняную сумку, туда буханку хлеба положили. После этого дед пришел в баптистскую церковь — и услышал, что с кафедры читают Библию на современном русском языке, живые слова проповеди, которые он воспринял. Из православного прихода он ушел.

Мой отец тоже быстро, в 16–18 лет, стал членом баптистской церкви в Западной Белоруссии. Папа мой всю жизнь был железнодорожником, до пенсии работал крановщиком. Однажды он попросил с должности прораба перевести его в рядовые члены бригады — нужно было подписывать фиктивные наряды, он не смог и попросился на понижение. Он не был ни комсомольцем, ни коммунистом. Даже министр путей и сообщения Белоруссии приехал посмотреть, что это за бригадир станции, который попросил понижение. Министр пожал ему руку и вручил именные часы.

Я, как и отец, не был комсомольцем, но был пионером и даже председателем совета школьной дружины. Но когда мне исполнилось 18 лет, в комсомол я вступать не стал. Зачем, если я христианин? Мой сын Алексей — протестант уже в четвертом поколении.

Протестантов преследовали очень серьезно. Правда, нашей поместной церкви гонения не коснулись. Когда один из членов церкви получил повестку в райисполком, пастор сообразил, взял эту бумажку и пошел сам. Там ему говорят: «Мы не вас вызывали». А он им: «Я пастор этой церкви. Я отвечаю за членов церкви. Почему без моего ведома вы вызвали?» Вышел кто-то из районных руководителей, он был в легком шоке, что это действительно община, что пастор бросил работу, десять своих детей и приехал спросить: «Зачем вы члена церкви вызываете?»

Во времена моей молодости тоже было непросто — в семье моего дяди-пастора было десять детей, и из них никто даже не планировал поступать в институт, хотя они были чрезвычайно одаренные дети. Они сразу поступали в ПТУ, а потом работали на заводах: никто не хотел, чтобы лишний раз вызывали в органы. А в 1961 году вышло так называемое инструктивное письмо, в котором четко было прописано: детям до 18 лет запрещается посещение церквей. Я лично был в одной протестантской семье в городе Волковыске Гродненской области — они организовали молодежную вечеринку, под гитару пели песни, а на следующий день забрали отца, потом он пять лет получил за то, что на дому устроил молодежное богослужебное собрание. Отец отсидел, вернулся. Начиная со времен уверенного застоя при Брежневе стало вполне терпимо, а с приходом перестройки для христиан настало золотое время.

Я крестился в уже зрелом возрасте, когда был в аспирантуре. Это чудо, что я, не комсомолец, после армии поступил в институт, а потом меня пригласили в аспирантуру.

Я считаю, что это рука Божья. На солдатской кровати, где я спал на первом этаже, была свободна полка на втором. Туда попал Сергей Борисович Шостакович, племянник Дмитрия Дмитриевича. И на первом же построении он сказал замполиту батальона: «Что вы пристали к человеку, что он не комсомолец?» И от меня отстали. Потом мы с Сергеем Борисовичем у одного руководителя в аспирантуре писали диссертацию, до сих пор дружим. А учились мы в Электротехническом институте в Ленинграде. Там Попов изобрел радио. Среди наших преподавателей оставались еще дореволюционные христианские, православные устои. Тогда же я узнал, что отец Карла Маркса был баптистом — известный юрист, еврей, он оставил синагогу и перешел в баптистскую церковь. Потом я работал в Прибалтике, в Вильнюсе, практически четыре года, инженером-конструктором.

А пока учился в аспирантуре, часто был в командировках в Москве, там в баптистской церкви познакомился с молодой симпатичной москвичкой, которая отказалась ехать в Вильнюс после свадьбы, поэтому пришлось мне ехать в Москву.

Я работал в Научно-исследовательском институте дальней радиосвязи в Москве. У меня много изобретений по радиотехнике — без малого 40, половина из них внедрена, в том числе три изобретения внедрены на спутники. Я получал хорошие гонорары. Однажды нашей команде из семи ученых дали гонорар в 20 тысяч рублей, но у меня не гонорары были на первом месте, а интерес открыть что-то принципиально новое и получить красивую корочку с гербом Советского Союза. Я имею ученую степень, под моим руководством работали аспиранты. Сейчас занимаюсь тематикой веры и науки: заканчиваю статью «Современные проблемы. Интеллигенция и церковь». По моей инициативе создана Ассоциация ученых христиан-баптистов, в нее входят более 100 человек.

Я стал пастором около 20 лет назад. Долго не хотел, потому что пастор — это очень ответственно, а я все время был занят. А пастор так же, как и настоятель православного прихода, должен жить духовными проблемами прихожан. Поэтому я пастор-волонтер, о себе я говорю, что я «рядовой пастор». У нас в церкви пять пасторов, есть руководящий. Прихожан где-то 350 человек — это те, которые приняли крещение. Но часто приходят их родные, дети, подростки, есть еще «тяготеющие» прихожане, которые еще не в церкви, но интересуются. У нас обычно два раза в год крещение. Однажды я за раз крестил 28 молодых ребят — это было мое самое большое крещение. Наша церковная молодежь играет в футбол и баскетбол, походы в церковь этому не мешают. Недоработка государства в том, что оно не помогает большим христианским семьям, а ведь им можно было бы уделить больше внимания. Большие, непьющие, воспитывающие детей в христианских традициях семьи — это наша сила.

ТЕКСТ: Аня Айвазян
ФОТОГРАФИИ: Митя Алешковский

источник: Большой город