Славянский правовой центр. Аналитика

- Отец Алексей, как отразились на обычных прихожанах последние скандалы вокруг церкви? На эту Пасху, когда было возбуждено уголовное дело против Pussy Riot, многие мои знакомые всерьез задумались — стоит ли идти на службу?

- Что касается моего прихода, людей было, безусловно, больше. Всего на службу пришло около 700 человек, примерно на 150 больше, чем год назад. И, по общей статистике, так почти во всех московских храмах.

- К вам в церковь приходит много интеллигенции, так называемого креативного класса.

- Это вообще характерно для Москвы. Когда я был совсем еще молодым человеком, в Москве было 45 действующих храмов. И среднего, рабочего класса там тоже почти не было — интеллигенция, люди культуры, науки, искусства и бабушки. Наш пролетариат остается невоцерковленным. И даже бабушек в московских храмах уже встретишь редко. Особенно в центральных, где приходы складываются не по месту жительства. Потому что в центре уже совсем мало жилых домов, а исторических храмов множество. А храмы спальных районов небольшие, которые раньше были деревенскими или кладбищенскими, или маленькие деревянные часовни. Туда люди просто не помещаются.

- То есть люди не стали верить меньше, не разочаровались?

- Ситуация, о которой вы говорите, серьезное противопоставление церкви и общества, искусственно навязана, и церкви и обществу. С одной стороны, внимание фокусируется на, конечно, отвратительном поступке вот этих девушек — Надежды, Марии и Екатерины. Извините, но название их группы мой язык произнести не может, потому что это нецензурщина. С другой стороны, на той агрессивной составляющей церкви, которую условно представляют православные хоругвеносцы. Кажется, что лицо либеральной оппозиции, общества которое борется за честные выборы и так далее, — это панк-группа, а лицо церкви — хоругвеносцы.

- И как людей в этом разубедить?

- Нужно внимательно друг на друга посмотреть, выйти за пределы этого противостояния, понять, что нет правды ни с той, ни с другой стороны. Церковь должна сам поступок девушек определить как оскорбительный, но и сказать, что люди, которые в заключении полгода — это вне всякого понимания. Уголовное преследование ставит этих девушек в такое положение, что дальше идти им некуда, у них нет даже щелочки для покаяния. Из них кто-то делает узников совести, акции в их защиту не дают им возможности сойти с пьедестала.

- Вы бы хотели с ними поговорить?

- Конечно. Хотелось бы сказать несколько слов. Может, они чего-нибудь бы поняли.

- Тем не менее в глазах многих именно благодаря церкви девушки оказались за решеткой.

- Разве церковь инициировала этот арест и призывала сажать или наказывать? Ни одного слова со стороны патриарха не было сказано в поддержку ареста, не было официальной позиции по этому поводу.

- Протоиерей Всеволод Чаплин высказывался несколько раз…

- Отец Всеволод Чаплин высказывал свою позицию, как и многие другие священники высказывали свои личные позиции. И они были очень разными — от предложения накормить блинами и поговорить, дать в руки метлы и заставить подметать территорию храма до достаточно жестких. Но это не было официальной позицией церкви, это была позиция разных церковных людей. Мнение очень разное. Как будет суд развиваться — не наше дело. Я напомню, что сначала, за две недели до акции в храме Христа Спасителя, эта панк-группа выступила в Елоховском соборе. Их тогда просто выгнали, без всяких заявлений и полиции. Только после того как это было сделано еще один раз и в дело вмешался президент, тогда еще премьер, ситуация пошла таким образом. Это дало сигнал.

- И сигнал был не только политическим. После этих событий резко вырос уровень взаимной агрессии.

- Да, это уже отразилось на простых прихожанах. Есть семьи, с которыми я общаюсь, в которых жена верующая, а муж нет. Раньше эти мужья спокойно относились к тому, что их жены ходят в церковь, причащают детей, отдают их в воскресную школу. Но эти люди вдруг заразились такой агрессией! Сначала по отношению к церкви, потом — и к собственным женам, пошла цепная реакция. Потом были ужасающие случаи нападения на церкви. Врывались люди с ножами, топорами, рубили иконы, гонялись за священниками. Эти иконы потом были выставлены на молебне в защиту веры. Я видел их, нельзя без содрогания смотреть на лик Христа, изрубленный топором. И понятно, что эти сумасшедшие, невменяемые люди были заражены атмосферой.

- Но со стороны православных тоже агрессия. Мою коллегу едва не побили, когда она, находясь на молебне с редакционным заданием, вовремя не перекрестилась.

- Без сомнения. Агрессия с одной стороны ничем не лучше агрессии с другой. Это неестественное состояние неуважения друг к другу, опасный и тупиковый путь.

- Почему церковь это не пресекает?

- Нам есть о чем задуматься, как явить глубокое знание о церкви, о том, что церковь — это любовь. Сейчас мы не сумели сделать так, чтобы в это поверили люди. Но любые массовые мероприятия всегда будут привлекать к себе людей, которым очень хочется себя показать.

- Может ли человек воцерковленный бить своих противников, как это делают, например, хоругвеносцы, когда приходят на гей-парады?

- Бывают ситуации, когда человек должен защищать себя с кулаками, когда на него нападают. Но то, о чем вы говорите, противоречит не только христианской вере, но и любой другой. Здесь человек ищет повод оправдать свою агрессию. Но когда он при этом апеллирует к Евангелию — это чудовищно. Евангелие говорит нам, что мы должны не просто прощать своих врагов и молиться за них, но и любить их. Но когда радикальная часть говорит, а остальные молчат, кажется, что вся церковь такая — злобная, всех ненавидящая и желающая отмщения. У Христа был только один враг, которого можно ненавидеть — это Сатана, и в данном случае у нас есть возможность поступить правильно, по Евангелию, но мы не доросли. До любви не доросли.

- А дорастем?

- Это самый тяжелый, самый сложный путь. Если мы будем все время себя оправдывать, свою нелюбовь, будем искать специально, кого можно не любить, то мы никогда не дорастем. Но если будем стараться преодолевать это, хотя бы молитвой за тех, кто нам не близок, хотя бы за этих заключенных девиц, то мы будем уже на пути.

- Многие считают, что молчание церкви объясняется тем, что она действуют в интересах власти. Насколько политизирована церковь сейчас?

- Такое впечатление может создаться. Мы пережили инаугурацию, и все время видели патриарха вместе с премьер-министром, потом с президентом, слышали хвалебные и благодарственные слова от лица патриарха к высшим представителям власти. Политика церкви достаточно гибкая. Конечно, огромному количеству людей с протестными настроениями это страшно не понравилось. Но когда были первые манифестации сначала на Болотной, потом на Сахарова, патриарх несколько раз публично говорил, что власть должна обратить внимание на протестное движение. Он говорил это в большом интервью одному из федеральных каналов. Но это почему-то осталось незафиксированным, и акцент был на другом.

- То есть патриарх фактически поддержал митингующих?

- Да, он был взволнован. Но в том числе и тем, что слова лидеров приобретали явно агрессивный характер. Слава богу, здравомыслящих людей было достаточно. Из нашего общества толпу сделать — ничего не стоит. Потому что люди у нас не привыкли к самостоятельности, они ждут какого-то лидера. Поэтому, конечно, патриарх и сказал, что православным людям, которые ходят на митинги, нужно научиться молиться. Причем это относилось к разным митингам — и на Поклонной, и на Болотной. Но воспринято это потом было, как то, что церковь против оппозиционного движения. Потом да, патриарх начал поддерживать власть. Политически это казалось ему правильным. Мне это может не нравиться. Мне от церкви хочется услышать более жесткие слова обличения, более серьезные слова о независимости от государственных структур. И не только мне одному.

- В регионах перед выборами был скандал, когда местные власти просили священников их поддержать, повлиять на прихожан.

- О фактах давления известно. Но священника невозможно заставить делать вещи, которые противоречат его совести. Конечно, есть разные люди, разные священники, но чтобы таким образом, сверху — нет.

- Так как отделить церковь от государства?

- Государство это тоже люди. Мы все живем в едином пространстве. Церковь не может уйти в оппозицию и не должна этого делать, кроме тех случаев, которые оговорены в нашей концепции социального служения, когда государство напрямую призывает людей к безнравственным поступкам. Тогда церковь может призывать к гражданскому неповиновению. Но в случаях, когда государство законно присутствует на этой земле, нравится это кому-то или нет, то церковь будет стремиться исполнять свою функцию богослужения, миссионерскую, помощи несчастным, больным. Но она должна знать, до какой степени простираются компромиссы, и быть очень внимательной к себе самой. Насколько опирается на Евангелие, на заповеди любви и веры или пытается легко устроить свою жизнь, потому что государство дает возможность — финансирует какие-то проекты, возвращает имущество. Но компромисс не должен быть основан на лояльности и молчании в тех случаях, когда нельзя быть лояльным и молчать. Этот баланс соблюсти непростая вещь. Церковь учится, и будет учиться. И претензии не могут не быть слышимы и они, во многом, наверное, и справедливы. Патриарх несет ответственность за всех, в его сторону легко плюнуть. Я бы не смог быть патриархом.

- То есть он не имеет права на резкие шаги?

- Ни на резкие шаги, ни на ошибку. Но как человек он тоже может ошибаться. Ситуация, которая есть сейчас, она болезненна. Но эта болезненность нам полезна. Мы должны пережить все это, и осмыслить.

Автор — корреспондент Газета.ru